Забегая вперед, хочу отметить, что последнее обстоятельство — призыв к откату от дарвинизма и переходу на позиции ламаркизма и витализма, верность которым Юнг сохранял в течение всей жизни, — представляется чрезвычайно важным с точки зрения научного статуса юнговских теорий в современном мире: «Юнговские биологические допущения (имеющие решающее значение для его аргументов в пользу теорий коллективного бессознательного и архетипов), — утверждает Ричард Нолл, — основаны на тех представлениях, которые в настоящее время признаны ошибочными: а) идея Ламарка о наследовании приобретенных признаков; б) витализм — идея о том, что органическая и неорганическая материи существуют в соответствии с разными физическими и химическими законами, а также, что «жизнь» предполагает наличие в природе особой телеологической силы (которую Юнг называл «либидо»), отсутствующей у неживого...» [30, с. 418].
В декабре 1900 г., вооруженный такого рода реакционными идеями, выпускник Базельского университета К.–Г. Юнг тем не менее получил шанс присоединиться к передовой науке своего времени. Он был принят на работу в знаменитую психиатрическую клинику Бургхёльцли, где под началом Ойгена Блейлера защитил докторскую диссертацию (об обстоятельствах ее написания и публикации речь пойдет в самом конце этой главы) и внес весомый вклад в разработку так называемого «словесно–ассоциативного теста». Этот период деятельности Юнга, ознаменовавшийся также разработкой теории комплексов, следует признать едва ли не самым плодотворным с точки зрения современной науки. Данные, полученные Юнгом в ходе экспериментальных исследований под руководством Блейлера еще в начале XX века, продолжают приносить определенную пользу и в современной клинической практике. В связи с этим весьма озадачивает следующее наблюдение Элленбергера относительно работы Юнга в Бургхёльцли: «После нескольких лет интенсивного применения этого теста Юнг отказался от подобных занятий. Он никогда не отвергал его полностью, вследствие чего тест продолжал использоваться в учебных целях в Институте К.–Г. Юнга (созданном позднее. — В.М.). Однако сам Юнг впоследствии утверждал, что «кто бы ни вознамерился узнать что–либо о человеческом разуме, пусть имеет в виду, что экспериментальная психология не даст ему ровным счетом ничего или, есди и даст, то очень мало» [80, р. 694].
Не меньшее замешательство вызывает у самого Элленбергера тот факт, что в автобиографии Юнг ни разу не упомянул о своем наставнике, а вместо этого с явным недовольством отметил, что на момент его прибытия в Бургхёльцли тамошние врачи занимались лишь описанием симптомов и навешиванием на пациентов диагностических ярлыков, тогда как реальная психология больных не вызывала у них ни малейшего интереса. В противовес этому заявлению Элленбергер приводит высказывания других врачей (близко знавших Ойгена Блейлера и стиль его работы) относительно атмосферы, царившей в те годы в Бургхёльцли. Вот, например, описание, данное Альфонсом Медером во время его беседы с Элленбергером: «В центре внимания был пациент. Студентов учили, как с ним общаться. В ту пору клиника Бургхёльцли была своеобразной фабрикой, где работали очень много, а платили очень мало. Абсолютно все — от профессора до молодого сотрудника — были полностью поглощены своей работой. Запрет на употребление алкогольных напитков распространялся на всех без исключения. Блейлер был любезен ко всем и никогда не играл роль начальника» [80, р. 667]. А нелюбезное отношение Юнга (и компании его соавторов по написанию «Воспоминаний, сновидений, размышлений») к своему бывшему руководителю может объясняться, на мой взгляд, все той же логикой мифа о герое. Мифическому герою