и
экстерноспекцией. Интроспекция, в том виде, в котором она была представлена у Аманды, была отождествлена с «имеющимся у нас знанием относительно нашего внутреннего мира, наших мыслей и чувств». Экстерноспекция была сопоставлена с «направленностью нашего знания не на себя, а на внешний мир». Ввиду этого Аманда лучше описывала состояния своего сознания, но была менее точна в описаниях внешнего мира, а у Маргариты имела место обратная тенденция. Бине подчеркнул, что социальная адаптивность и умение контактировать с другими людьми не имеют строгой привязки к какой–то одной из этих установок. Однако «интроспективный тип» более одарен в областях, связанных с искусством, поэзией и мистицизмом, а «экстерноспективный тип» больше тяготеет к науке. Бине также пришел к выводу, что данные типологические различия играли огромную роль в истории философии и именно ими может быть объяснен средневековый спор между номиналистами и реалистами».
Всякий, кто читал «Психологические типы», сразу же вспомнит, что юнговские описания экстраверсии и интроверсии практически в точности повторяют характеристики, предложенные Бине для описания экстерноспективной и интроспективной установок. Навряд ли останется без внимания и то, что в соответствующем труде Юнга имеется обширная демонстрация противостояния этих установок в истории философии, а одним из наиболее ярких примеров этого извечного психологического поединка создатель аналитической психологии считает именно средневековый спор между номиналистами и реалистами. Но от чуткого историко–научного взора Элленбергера не ускользнуло и еще одно обстоятельство, проливающее свет на причины этой причудливой «конгениальности» Юнга и Бине. Дело в том, что книга, в которой рассказывалось об открытии интроспекции и экстерноспекции, была опубликована в Париже в то самое время, когда там стажировался молодой сотрудник швейцарской психиатрической клиники Бургхёльцли Карл Юнг.
Объяснение, предлагаемое Элленбергером, звучит весьма незамысловато, но от этого роль «первооткрывателя» интроверсии и экстраверсии становится лишь еще более незавидной: «Юнг мог прочитать книгу Бине, а потом об этом забыть, дав нам тем самым еще один повод вспомнить об актах криптомнезии, которыми полна история динамической психиатрии» [80, р. 703]. К немалой досаде всех почитателей творческого гения великого швейцарца, приходится также добавить, что создание учения о биполярном психологическом феномене, носящем название «экстраверсия–интроверсия», — одно из немногих