Семейная наука
Важным историко–научным достижением в исследовании фигуры Юнга следует считать установление глубокой связи между его идеями и его специфическим семейным контекстом. Обывательский взгляд на науку страшится подобных аналогий, однако в реальности стимулом к научным свершениям (особенно в такой «человеческой, слишком человеческой» сфере знания, как наука о душе) зачастую оказывается вовсе не чтение учебников или проведение лабораторных экспериментов, а семейная предыстория. Как отмечает Элленбергер, Карл Густав Юнг и сам не уставал подчеркивать, что «ничто так серьезно не предопределяет судьбу человека, как та жизнь, которую не удалось прожить его родителям» [72, р. 146]. В случае с анализом семейных истоков некоторых концепций аналитической психологии швейцарское происхождение самого Элленбергера и его знакомство с особенностями местного культурного ландшафта сослужило весьма ценную службу делу исторического расколдовывания образа его великого соотечественника. Сводка наблюдений подобного рода была дана Элленбергером в специальной статье под названием «Карл Густав Юнг: его историческое местоположение» [72].
Из приводимых Элленбергером фактов позволю себе выделить лишь некоторые, имеющие, как мне представляется, наибольшее значение для темы моего исследования. Во–первых, Элленбергер подчеркивает, что на формирование юнговского самосознания необычайно сильно повлиял образ его деда — Карла Густава Юнга–старшего. Юнг–младший, например, со всей серьезностью относился к слухам о том, что его дед якобы был внебрачным сыном самого Гете. Кроме того, как считает Элленбергер, помимо этой вдохновляющей генетической фантазии, между двумя Карлами Густавами Юнгами существовала и чисто интеллектуальная преемственность. Например, в статье Юнга–старшего (который тоже был врачом и, по оценке Элленбергера, может считаться одним из ранних пропагандистов той отрасли медицины, которая нынче именуется психотерапией), посвященной ностальгии, утверждается, что сама по себе она не является заболеванием, однако может превратиться в оное, если пациент старается скрыть свое страдание от окружающих. По мнению Элленбергера, подобное внимание к болезнетворным последствиям засекречивания тех или иных чувств можно считать предвестием будущего учения Юнга–младшего о «патогенном секрете». Элленбергер готов и к более глобальным обобщениям: «Психиатрические принципы Юнга–старшего представляют собой промежуточное звено между немецкой романтической психиатрией и более поздними динамическими психиатриями Фрейда, Блейлера и Юнга [младшего]» [72, р. 144].