В работе «Карл Густав Юнг: его историческое местоположение» Элленбергер не обходит стороной и вопрос о возможном влиянии отца Юнга — Пауля Ахиллеса, который в студенческие годы имел все шансы стать превосходным ученым–ориенталистом (он достиг глубоких познаний в семитских языках и даже написал в итоге своих студий любопытную докторскую диссертацию по арабской версии Песни песней), однако по непонятным причинам сделал выбор в пользу куда менее престижной профессии рядового приходского священника. Элленбергер считает, что жизнь его сына оказалась своеобразной «компенсацией» тех самых амбиций, которых так остро недоставало Паулю Ахиллесу. Последствия профессионального выбора отца весьма ощутимо сказались и на материальном положении семьи Юнгов. Учась в гимназии, Карл Густав испытывал сильнейший дискомфорт в кругу своих однокашников, происходивших из значительно более состоятельных семей. По мнению Элленбергера, не что иное, как именно это ощущение социальной второсортности подтолкнуло Юнга к знаменитым фантазиям, в которых он идентифицировал себя со своей «личностью №2», представлявшей собой респектабельного господина из XVIII столетия. Это наблюдение Элленбергера навряд ли имело бы хоть какой–то интерес для нашего исследования, если бы не тот факт, что именно эти фантазии о личностях «№1» и «№2», столь красочно описанные в «Воспоминаниях, сновидениях, размышлениях», в юнгианских кругах принято считать одной из важных иллюстраций некоего объективного психологического процесса, называемого индивидуацией.
Признаки отцовского влияния Элленбергер усматривает и в развившейся у Карла Густава «обширной эрудиции в истории религии, более характерной для теолога, нежели для врача. Все выглядит так, — утверждает Элленбергер, — словно он взялся продолжить подобные исследования именно с того пункта, на котором остановился его отец» [72, р. 146]. Одним из примеров такого интеллектуального диалога Юнга со своим отцом Элленбергер считает предысторию появления одного из его поздних трудов — пространного эссе под названием «Психологический подход к истолкованию догмата Троицы». Еще в юности Юнг, испытывавший большие затруднения с пониманием смысла этого христианского символа, обратился к отцу за соответствующими разъяснениями, однако Пауль Ахиллес ответил сыну, что и сам не в силах в этом разобраться. Элленбергер предполагает, что вышеупомянутая работа Юнга является поздним отголоском этого неудачного контакта.
В целом предки Юнга по отцовской линии отдавали явное предпочтение миру науки. Многие представители этого рода, включая и знаменитого Карла Густава Юнга–старшего, были врачами. Именно от них Карл Юнг–младший унаследовал тягу к научным исследованиям вообще и к естествознанию в частности. Желание стать врачом возникло у Карла во многом как знак солидарности с этой семейной традицией. Его отец тоже внес весомую лепту в формирование научного кругозора своего сына.