— Между прочим, в моём сыне и твоей крови немало, — говорю, стараясь поглаживаниями согнать болезненную, каменную твердь живота. — Своего внука убиваешь!
— Там Алиевской дряни полно!
— Как воспитаешь, папа… — губы немеют, когда выталкиваю. — Как воспитаешь! Хоть ты мне по крови отец, но я только одного близкого человека знаю — деда Лёшу. Все остальные — лишь тени. Что ты, что мама. Ничто!
Очередной спазм накатывает. Волной. Смывает. За грань.
— Хорошо играешь, — стоит надо мной. Отбрасывает тень. — Актриса! Как твоя мать! Тоже в «не хочу» играла, пока не уламывал стерву под себя. О, потом сразу хочу, как потекла!
— Значит, всё-таки силой взял?
— Много ты понимаешь! — фыркает. — Думаешь, твоя мать такая белая была, как хач про неё тебе небылицу плёл? Может, она такой и была! До того, как стала знаменитой! Известность, знаешь ли, портит! Это только мелкой она была, как ангелочек! Смачной не назовёшь, но притягивала. Я её на районе пару раз видел… Хотел мацнуть, но только рядом с ней постоянно этот громила отирался. Сам слюни пускал, но руки при себе держал. Да и хрен с ней! Больно мелкая была… Я её позже встретил, через несколько лет. Когда она начала популярность набирать, как танцовщица! Случайно, причём… Драпал от погони, одного пентюха завалил, а у него билет. На представление! Ну, ментяры навряд ли бы в театре балета искать стали! Так и попал, а там она…
Даже сквозь боль вижу, как начинают гореть глаза Пороха.
— На сцене танцует. Изображает лебедя. Я в этом ничего не понимал, но так красиво. Словами не передать. В космос улетаешь! Лучше чем от любой дури… Мой Лебедь! — гордо говорит. — Моей стать должна! Хоть у меня пиджак промок с одной стороны от кровишки, я с ней решил ещё раз… встретиться. Знакомство во второй раз, так сказать. Директор театра ломаться не стал. Ещё бы он ломался! Их театр, хоть и самый крутой, но от государства поддержки нет! Всё на ладан дышало, а я им бабки подогнать пообещал. Реквизит, ремонт… Всё, одним словом. Взамен только, чтобы эта курва нос не воротила.
— Она отказалась?
— С хера ли?! Знаешь, что твоя маман больше всего любила? Не себя даже, а танец! Только там она собой была. А театр был один из лучших. Ей надо было за него держаться, чтобы потом дальше пойти… Известность набрать. Так что… легла, как милая, ножки раздвинула! — хмыкает. — Но с таким видом жертвенным. Аж удавить гадину строптивую хотелось. Что ты знаешь в этой жизни, Арина? Знаешь, когда и хочешь, и убить мечтаешь? Но рука, сука… не поднимается!
— Это ничего не объясняет… — выдавливаю из себя.