Я никогда не была груба или громкоголоса — жизнь в моем доме отучила еще в раннем детстве. Но я тренировалась наравне с воинами. Училась наравне с братьями. Лечила наравне с целительницами. И умела управляться хозяйством, как и прочие жены ярлов. Меня готовили к роли даже если не кюны, то достойной хозяйки большой крепости.
Я была мягка, где надо, могла осадить, когда то требовалось или защитить себя и тех, кто мне доверился.
Убить, если на то есть необходимость.
Встретить собственную смерть с достоинством.
И все эти качества никуда не делись от того, что меня сначала посадили в клетку, как отребье, а потом выволокли из нее. От того, что на мне одно лишь тонкое платье на голое тело, и то порвано местами. Что меня ведут на казнь. От того, что знают — меня лишили невинности этой ночью. И пахнет от меня не чистотой — грязью, похотью и помоями, которые на меня сумел выплеснуть ловкий мальчишка.
Краем глаза заметила — молоденький совсем, наверное, всего лишь в первом походе. С бороденкой жидкой, но над ней — злобный уже оскал.
Вряд ли далеко пойдет. Как правило, выживают в битвах те, кто уважают своих врагов.
Клепп усмиряет свой норов. Я не сомневаюсь, что дело вовсе не во мне — ему просто приказали не трогать. И он не осмелится ослушаться. Не теперь, когда он на дурном счету у Ворона. Как же… привести в его постель чернокнижницу — так не каждый худший враг сумеет придумать.
Он только дергает меня наверх, заставляя встать, и тычком в спину — двигаться вперед. Тычок более сильный, чем того требуется, ему надо выпустить злость. И я спотыкаюсь, тем более, что у меня во рту не было ни крошки со вчерашней ночи, я замерзла за день и устала… так, как никогда в жизни не уставала… но удерживаюсь на ногах.
Иду.
Смотрю точно перед собой — не пытаясь разглядеть ни хмурых, переговаривающихся о чем-то воинов, ни собственную плаху.
Всему свое время… а у меня есть несколько минут, чтобы вдохнуть воздух, все еще наполненный влагой. Почувствовать, как холодный по времени года ветер шевелит мои длинные пряди. Насладиться поцелуем солнца на своих щеках. Жить хочется нестерпимо в этот момент, хочется кричать от несправедливости и биться за каждый новый вздох, но я заставляю себя сосредоточиться на шагах и снова успокаиваюсь.
Шаг за шагом. Босиком. По камням и траве, по грязной земле.
Когда мы обходим какие-то поваленные бревна, шатры и выходим на окраину лагеря, прямо на поле, за которым Сварра, я замираю, пораженная. Нет, меня не пугают все еще лежащие тела или воины в непонятном пока для меня построении.