— Буквально на пять минут — лишь взглянуть на картины и наброски, — принялась она сбивчиво объяснять. — У меня заказ, и я планировала начать его именно здесь. А Николай Августович всегда рисовал с правильного ракурса. Вот я и хотела взглянуть на угол…
— Ничего не понимаю… — Катя помотала головой. — Идите, только недолго. Софья Дмитриевна в таком состоянии, что лучше не злить её вашим присутствием. То есть, теперь вообще присутствием кого бы то ни было…
— Да-да, я быстро, Катя! — Маша кинулась к дому. — Я пулей!
— Господи, спаси и сохрани, — Катя тёрла пальцы друг о друга и лицо её приняло зеленоватый оттенок. — Только бы никто ничего… Только бы никто ничего…
Половицы скрипнули под ногами Маши так громко и резко, словно дом среагировал на её присутствие, высказав своё мнение желчно и недовольно. Ещё бы — его спокойная жизнь была нарушена присутствием чужих людей, топтавших начищенные полы и не скрывающих любопытных взглядов. Даже старинные часы умолкли, как бы Маша не пыталась услышать их громовое до этого тиканье. Ей хотелось сказать «прости», погладить старые стены, успокоить, но дом был настроен враждебно — замер, разглядывая её сквозь окна и двери мрачным взглядом.
Маша направилась в сторону кабинета, и когда зашла внутрь, дверь хлопнула за её спиной, словно это не сквозняк, а чья-то рука решительно ставила точку. Маша замерла, глядя на знакомую обстановку, и обдумывая то, что хотела сделать.
Следовало поторопиться. Маша на цыпочках подбежала к огромному письменному столу и стала дёргать за бронзовые ручки ящиков.
— Должно же остаться хоть что-нибудь… — бормотала она, роясь в сваленных внутри стола чертежах и папках. Она хотела найти что-то написанное от руки — письма, заметки, блокноты — творческие люди часто пользуются рабочими тетрадями, чтобы наскоро записывать в них свои мысли и проекты.
Просто удивительно, что за столько лет со смерти Николая Августовича в его кабинете так и не разобрались. Не отдали должное его работам. На месте родственников Маша давно бы организовала выставку картин Цапельского, но, похоже, родственницей им ей никогда не стать…
Мысль об этом показалась Маше делом решённым. Она и сама не поняла, почему вдруг это перестало её беспокоить. Она точно знала, что по собственной воле не уйдёт от Кости, но и предпринимать каких-то действий, чтобы удерживать его, не станет. Не было апатии или переживаний, осталась лишь уверенность в том, что несмотря ни на что, она останется правой в своей любви к нему. А что будет потом — не ей решать. Разговоры о том, что в любви и на войне все средства хороши, не вязались с её характером. Получается, что она любит не благодаря, а вопреки. И разве не заслуживает такого же отношения?