— Тю. Это ж КолиКоли особовый склад. Минометка.
— Это которые в А… стоят?
— Да. Вчера туда поехали… Разлагаются господа военнослужащие в меру сил. К обов’язкам військовослужбовців относятся халатно. Мы их решили вам на террикон подарить. В целях перевоспитания.
— Прям не опорник, а какая-то колония для малолетних, — обижаюсь я.
Чайник пыхтит, наливаясь теплотой, и Викторыч подносит к нему руки. Синие язычки пламени облизывают подкопченный бок как-то очень… по-домашнему?
— Та не гундось, Мартин. Смотри… они к вам на неделю, может на две. Тока им этого не говори, бо они думают, шо навсегда.
— Ото они такие печальные.
— Ну да, ну да… Так, мне послабше, послабше калатай, я и так на кофе сижу, як тот нарик. Не-не, тока не сгущенку. Я ее еще до войны объелся. Все, давай.
— Так не заварился еще.
— Да похеру. Ну шо, рассказывай, как обгонял, как подрезал, как вы умудрились сепарам хорошую, почти новую «бэху» спортить…
Лейтенант Николай Николаевич, в сорок первом батальоне надежно называвшийся «КоляКоля», был высоким, здоровым и стеснительным. Минометный взвод, которым он командовал, не менее надежно стоял в А. и, в принципе, с охраной трех «Васильков» при двух «ГАЗ-66» справлялся и без бдительного присутствия целого лейтенанта. Поэтому КоляКоля выполнял в штабе функции «…и отправим с ними нормального офицера», а его минометка, войдя в преступный сговор с танковым батальоном «семьдесятдвойки», троллила ОБСЕ.
Танки бригады стояли там же, в А., и вид имели унылый и пыльный. В первой половине весеннего дня возле шлагбаума, перегораживающего разбитую желтую грунтовку, появлялся чистенький белый крузак ОБСЕ, из которого вылезали представители миссии в красивых бронежилетах и зачем-то в касках. В касках было жарко.
Військовослужбовець, охраняющий шлагбаум (вероятно — чтобы не сперли), разыгрывал с ОБСЕшниками одну и ту же сцену: сначала делал вид, что не понимает, о чем речь, потом долго и нудно рожал в рацию доповідь, и в конце концов поднимал жердь, обляпанную красной краской. Джип проезжал пятьдесят метров, останавливался возле обсыпающейся стены, огораживающей какое-то АТП, и представители самой глазастой в мире миссии шли смотреть танки.
Возле танков было пусто. Здоровенные машины, заснувшие навсегда тридцатитонные мастодонты, стояли в пыли, на самом крайнем лениво ковырялся механ, а под танком курило два вояки в том самом непередаваемом камуфляже «холст, масло, грязь». Не менее пыльные танковые пушки, казалось, даже теоретически не могли выстрелить, не то что попасть. Пыль, запустение, тоска. Танки не двигались уже черт знает сколько времени — и на дворе, и на дороге не было и следа гусениц. ОБСЕшники обходили боевые машины, с умным видом осматривали пыльные башни, что-то отмечали в своих листиках. Потом появлялся кто-то из офицеров, и разыгрывался следующий этап абсурдного театра «у вас война, но танки не участвуют». В результате невнятных переговоров, еще раз пересчитав танки, ОБСЕшники уезжали обедать в шашлычную на трассе возле Волновахи, офицер с рассеянным видом пинал рыжим «таланом» гусянку и шел к себе, и танки продолжали припадать пылью дальше. Всё, никто никуда не ездит и ни по ком не стреляет.