— Питер Марлоу будет арестован по подозрению в государственной измене и покушении на его величество!
— Что?! Вы с ума сошли! — вырвалось у меня прежде, чем я успела сообразить — кому я это говорю.
— Прикуси язык, юноша, — послышалось сзади.
Я обернулась. Волки рассыпались по дому так, чтобы в случае чего скрутить любого из нас. Прикрывают своего драгоценного начальника, не иначе.
— Где Питер Марлоу?
Мужчина смотрел на меня. Взгляд полыхал изумрудным огнем, от золотой шевелюры сыпались искры, пальцы сжались в кулак. Этот взгляд… Сила. Не знаю как, но оборотень заставлял подчиняться, как будто у него был мощный артефакт в рукаве, но я знала, что не было. Я бы почувствовала. Хотелось упасть на колени, хотелось отдать ненавистному оборотню все, что попросит, молить о пощаде, руки целовать… Воздействие было сильным, но я устояла. Выпрямилась. Посмотрела в зеленые глаза без страха, сохраняя независимость, и способность возразить.
— Мертв, — плюнула в посетителя каркающим, словно у подбитой вороны, голосом.
Я смогла. Я не расплакалась. Питер Марлоу гордился бы мной.
Повисла долгая, мучительная пауза.
Аристократ обратился в столб. Безмолвный и неподвижный. Оборотень был настолько ошарашен, растерян и сбит с толку, что даже стал похож на человека. По крайней мере, мне так показалось. На мгновение.
Мы молча стояли, уставившись друг на друга, а у меня нитка серебряная в подвале недотянута — белошвейки ждут артефакт до заката! Дом Марлоу еще никогда не подводил заказчика, не подведет и на этот раз.
— Давайте еще раз. С самого начала, — к мужчине вновь вернулось самообладание. — Что с Питером Марлоу?
— Он умер, — повторила я этому плохо слышащему, мало понимающему существу.
Можете не поверить, но почтения в моем голосе было меньше, чем у тетушки Ниметрии шансов выдать Александру Марлоу замуж за своего сыночка…
— Когда это случилось?
— Семь дней назад.
— Причина смерти?
— Остановка сердца… Внезапно.
Голос дрогнул, а в душе проснулась злость. Я не отвела взгляд, хотя прекрасно знала, что должна была. Оборотень вправе засчитать подобную дерзость как вызов, и тогда не жди от зверя милосердия.
Оборотень молчал, зло сверкая глазами. Отлично! Это что — гнев? На отца? За то, что посмел умереть, не дав обвинить себя в государственной измене? Судя по тому, как скрипнули челюсти в тишине, аристократ прочитал в моих глазах насмешку.
— Сварр, — приказал он, отводя глаза. — Этих троих — в допросные. Кто умер, когда и почему — разберемся в управлении. Дом перерыть сверху донизу. Все, что найдете — документы, артефакты — ко мне в кабинет.