Хорошо, что у нас в Орвието все близко. Я добрался до нужного места за считанные минуты. Едва я вышел из машины, как от забора, ограждающего клинику, отделилась фигура моей дочери. Еще через пару секунд мои руки сомкнулись на ее плечах. Они сотрясались от горьких рыданий. Иоланда не могла вымолвить ни слова, захлебываясь в слезах.
Пока я ехал, то ни о чем не думал, только о том, как поскорее добраться до моей дочери, с которой приключилось что-то плохое. Теперь, когда она, живая, находилась в моих объятиях, я облегченно вздохнул и принялся размышлять о том, что могло вызвать такую истерику? Похоже, моя дочь оказалась бесплодной…
Мое сердце сжалось. Я ведь знал, как она хотела ребенка! Я обнял ее еще крепче, ласково поглаживая по шелковистым волосам. Как утешить ее? Что я могу сделать, чтобы спасти ее от этого разочарования? Я бы все отдал за ее счастье, но вряд ли я способен изменить диагноз врачей… Впрочем, надо еще выяснить, что ей сказали. Может, необходимо просто пройти курс лечения, но моя впечатлительная дочь восприняла это, как истинный и неминуемый конец света.
Кстати, а почему Дамиано бросил ее в таком состоянии?! Я даже огляделся, ища его глазами. Мадонна, неужели он услышал диагноз и оставил свою жену?! Нет, бред какой-то. Ведь существуют ЭКО, усыновление и много чего еще, чтобы почувствовать себя полноценной семьей. Дамиано слишком любит мою девочку, он не мог оставить ее в тяжелый момент!
Вынырнув из своих сумбурных размышлений, я обнаружил, что Иоланда чуть успокоилась. Она все еще всхлипывала, но не столь громко и отчаянно.
— Иоле, amore, расскажи мне, что случилось.
Лучше бы я молчал! Моя дочь снова вся задрожала, и рыдания набрали новую силу. Это было похоже на шторм: накатывала волна за волной, не стихая. Я ничего не понимал, ни единого слова через этот поток слез и всхлипываний. Мне оставалось лишь согревать ее своими объятиями, предоставив рубашку взамен носового платка: в том месте, куда уткнулась Иоланда, рубашка уже промокла. Я кожей чувствовал насквозь мокрое пятно.
Не знаю, сколько времени мы так стояли. Прохожие проходили мимо, поглядывая на нас. Кто-то с любопытством, кто-то с сочувствием, а кто-то даже неодобрительно головой покачал! Это был очень пожилой синьор, который вознамерился преподать мне урок нравственности.
— Ай-яй-яй…. И не стыдно тебе женщину до слез доводить? Ты ж ведь старше ее, мудрее должен быть! — воскликнул он с осуждением. — Но вы, современная молодежь, только и знаете, что пользоваться женщинами, а потом выбрасывать их, как грязные бумажные платочки. Раньше платочки были матерчатые. На них вышивали свои инициалы, стирали эти платочки и бережно хранили. Теперь высморкался — и в помойку.