Темноволосая кинула на товарку такой взгляд, от которого сам Эйнштейн почувствовал бы себя дураком. Ей, вероятно, давно уже не приходилось слышать в свой адрес таких замечаний.
— Карл, дорогой, — как всегда, ответила светловолосая Лиза. — Блеск моих глаз предназначен только для моего мужа и детей. Когда ты это наконец усвоишь?
— Когда погаснет свет и вечная тьма окутает меня и весь мир, — ответил Карл. И это была не гипербола.
Еще не успев свернуть за угол, за которым была лестница, темноволосая уже начала нашептывать что–то на ушко своей напарнице, видимо давая выход досаде.
Первые два–три часа Карл даже не удосужился заглянуть в папки, но все же собрался с силами и пересчитал их: тоже ведь работа. Папок оказалось не меньше сорока, но он не торопился их открывать.
«Спешить некуда. До пенсии еще двадцать лет», — сказал он себе мысленно и для начала сложил несколько пасьянсов «Паук»: когда сойдется, он и начнет просматривать первую стопку.
На двадцать каком–то пасьянсе зазвонил мобильник. Взглянув на дисплей, Карл увидел незнакомый номер: какой–то там на тридцать пять — сорок пять, копенгагенский.
— Слушаю, — сказал он, ожидая, что в ответ раздастся взволнованный голос Вигги. У той всегда находилась какая–нибудь добрая душа, которая давала свой телефон попользоваться. «Мама, да купи ты себе наконец мобильник! — возмущался Йеспер. — Это же просто с ума сойти можно: каждый раз просить соседей, чтобы тебя подозвали».
Но и голос, раздавшийся в трубке, оказался совершенно незнакомым.
— Здравствуйте! С вами говорит Бирта Мартинсен из клиники спинномозговых повреждений. Сегодня утром Харди Хеннингсен попытался втянуть себе в легкие стакан воды. С ним все в порядке, но он очень подавлен и спрашивал про вас. Не смогли бы вы сюда подъехать? Мне кажется, это бы ему помогло.
Им с Харди позволили остаться наедине, хотя женщина–психолог, очевидно, очень хотела послушать их разговор.
— Что, старина? Надоело все это? — сказал Карл и взял больного за руку.
Рука не была полностью неподвижна, Карл и раньше это замечал. Сейчас последние фаланги среднего и указательного пальцев немного согнулись, словно Харди хотел притянуть его ближе к себе.
— Что ты хочешь? — сказал Карл, склонившись над лежащим.
— Карл, убей меня! — прошептал Харди.
Карл выпрямился и посмотрел ему в глаза. У долговязого Харди глаза были небесно–голубые; сейчас их наполняло страдание, сомнение и горячая мольба.
— К черту! — прошептал Карл. — Я этого не буду делать. Ты встанешь. Встанешь и будешь ходить. У тебя же есть сын. Ему надо, чтобы ты вернулся домой. Ты понимаешь?