«Берегись!» — вот что хочет крикнуть Джош, обращаясь к тахтону. Его крик тахтон услышит, не может не услышать: «Тело! На тебе моё тело, засранец! Обернись, беги, прячься…» Джош очень хочет закричать, предупредить, спасти. Желание кипит в нём крутым кипятком, жжёт глотку, словно кипяток настоящий и глотка настоящая, и жизнь настоящая, и смерть тоже.
Он молчит. От молчания Джоша корёжит, но он не издаёт ни звука. Стоять, ничего не делать и смотреть, как Дрекстон взводит курок, направляет револьвер в спину твоему родному, твоему единственному телу, жмёт на спуск…
Не приведи вам Бог, сэр.
— Вопрос жизни и смерти?!
Грохочут выстрелы: один, второй, третий.
— Вот тебе жизнь! Вот тебе смерть!
Что-то горячее с силой тарана бьёт Джоша в спину. Разворачивает, швыряет вперёд, ко входу в мэрию. По его спине — нет, по спине его тела расплывается тёмное пятно.
«Он попал в меня! Попал в нас…»
Новый обжигающий удар — в поясницу. Пули рвут призрачную плоть, как если бы она была настоящей. Боль тахтона, боль Джошева тела — одна на двоих.
На троих?
Пули бросают тахтона на дверь, прижимают к тяжёлым створкам. Вопреки ожиданиям тахтон оборачивается, хотя ему давно пора лежать хладным трупом. Выдёргивает «ремингтон» из кобуры — и пуля шерифа ударяет ему в грудь. Оружие выпадает из разжавшихся пальцев, со стуком бьётся оземь.
Ноги тахтона подламываются, он сползает наземь, оставляя на двери чёрный блестящий след. Он красный, этот след, но в Элмер-Крик самый красный — пожар, а значит, всё остальное чёрное, даже кровь.
Губы шевелятся, тахтон пытается что-то сказать. Но звука нет, нет и шелеста осенней листвы. Вокруг рта пузырится кровавая пена. Три раны, три паровозных топки жгучей боли медленно гаснут в блёклом призраке — ничтожной малости, оставшейся от Джошуа Редмана, которого друзья звали Малышом.
Из проулка выходит Пастор. Вдалеке мелькают какие-то люди — справа, слева. Это не важно. Взгляд Джоша прикован к умирающему себе. Боль уходит. Губы коченеют. Голова безвольно падает набок. Как последний вздох, над трупом взвивается тахтон, — успел! успел! — и, зыркнув в сторону пастора, бросается прочь.
Джош прыгает наперерез. Сшибает с ног:
— Далеко собрался?!
Они катятся по земле, вскакивают. Тахтон пытается удрать, высвободиться, но Джош вцепляется в него мёртвой хваткой. Бьёт локтем в лицо, коленом в пах, кулаком по рёбрам. Драка, сэр! Подлинная, земная. Спасибо, Господи, за милость твою…
Удар взрывается в животе динамитной шашкой. Чудом Джош не отпускает тахтона: швыряет на землю, валится сверху. Бьёт, бьёт, бьёт. Ловит тахтонью руку — горячую, как адские уголья. Выворачивает, заламывает, шипя от боли в пузырящихся ладонях.