Нула фыркнула. Эти подробности о Ноксе каторжан интересовали меньше всего. По их версии, он был всего лишь безобидным добряком.
— Корректоры невозможно обмануть, — вмешался Архи Гуд.
— А где планшет Барнабау? — спросила Гортензия.
— Планшет абсолютно пуст, — ответил сморчок. — Сброс до заводских настроек три дня назад.Этой ночью Нуналуна, привычно навестившая «Одиссею», не была настроена на игривый лад. Жарко прижавшись к плечу Одиссея, она долго молчала. Он тоже не спешил с беседами. Что тут скажешь?Ситуация прорисовывалась отвратительная.
— Знаешь, что я думаю, Одди? — прошептала наконец Нула. — Что кто-то очень сильно любил Нокса.
— Что?
— Браслеты срабатывают, когда мы хотим причинить кому-то вред. А когда Мегера зашивала порез Нокса, то ей не было больно. Тот, кто убил его, считал, что причиняет ему добро.
Одиссей невольно улыбнулся, вспомнив тот день. Оказалось, что Нокс панически боится вида своей крови. Да он чуть в обморок тогда не хлопнулся и еще полдня бродил, слегка пошатываясь.
— Что ты знаешь о Рафе, Нула?
— Он трахается молча.
— Всё?
— Всё.
Когда она заснула, Одиссей вышел наружу. Со стороны общежития по планете разносился жизнеутверждающий детский плач.
Мысленно Одиссей дал Агаве два месяца. Именно через столько времени он озвереет от этой станции, заберет детей и вернется к цивилизации.
Все начинали сходить с ума через два месяца.
А кто-то спятил окончательно.
Одиссей зашел на станцию, прошел мимо дремавшей на дежурстве Мегеры, у которой на коленях вместо привычного вязания лежал планшет, и свернул к первому терминалу.
— Гортензия! — крикнул он, подходя к патрульному катеру.
— Открыто, Блок, — раздалось оттуда.
В ярком свете многочисленных ламп офицер Робинс казалось бледной, как мертвец.
Склонившись над телом Нокса, она проводила вскрытие.
— Не спится? — спросила она буднично.
— Как старина Нокс?
— Здоров.
— Значит, версия с редким заболеванием провалилась.
— Между прочим, на многих планетах ритуальное вскрытие своего живота считается традиционным способом ухода из жизни. Для воинов.
— Нокс был пацифистом. Воевал только с чужими деньгами, искренне почитая их за свои.
— Он не пытался защищаться. Никаких следов борьбы.
— На этой планете не с кем бороться, Гортензия. Разве что с демонами внутри себя.
— Ты стал философом?
На правах старой знакомой она пренебрегла официальным «вы».
Так же, как и он — «офицером».
— Книги — лучший друг любого каторжника, — уклончиво ответил Одиссей.
— Мне твое наказание всегда казалось слишком суровым. Ты убил чудовище.
— Как и полагается герою.