Ничто не предвещало здесь появления маленьких детей.
Никто из них не мог убить Нокса.
Но детеныши появились, а Нокс — ровно наоборот.
Орудие убийства Нокса нашлось в комнате Нокса.
Это был длинный шпатель, именно им Одиссей обычно очищал стены третьего терминала от плесени и моллюсков, которые так и норовили там зародиться.
Стальная пластина оказалась очень остро наточенной, чего прежде Одиссей за шпателем не наблюдал. Это, кажется, исключало из списка убийц Мегеру — уж она-то точно никогда не готовилась заранее.
Зато у Нокса, было нечто похожее на точильник. Он частенько ходил по станции с набором инструментов, что-то без устали починяя.
По здравому размышлению Одиссей склонялся к тому, что единственной, кто мог убить Нокса, была Нуналуна. Ни разу он не спросил её, для чего она смастерила самодельное взрывное устройство и разместила его посреди торгового центра. Все равно не существовало в мире ни единой причины, которая бы уместилась в морально-нравственных рамках Одиссея.
Такое… декоративно-бессмысленное убийство было вполне в её стиле.
— Ну, и кто в последний раз пользовался шпателем? — спросила Гортензия, демонстрируя им аккуратно упакованное в пластиковый пакет орудие.
— Я, наверное, — подумав, ответил Одиссей.
— Спрошу еще раз: не хотите чистосердечно признаться, мистер Блок?
— Могу и признаться, раз уж вам так сильно этого хочется, — кивнул Одиссей, — если вы объясните мне, для чего я это сделал и, главное, — как.
— Все браслеты в полном порядке, офицер, — несколько высокомерно сообщил Архи Гуд, — я составил отчет для вас. Также я прислал вам последнюю запись камер наблюдения, она сделана больше года назад.
— Отчего перестали работать камеры?
— Самая банальная причина в мире, офицер.
— Диверсия?
— Вышли из строя от старости.
Все вместе они посмотрели, как на экране Нокс, что-то бормоча, торопливо пишет в своем планшете. У него был очень беспокойный и пытливый ум. Одиссей считал, что и экономические махинации он проворачивал из чистого любопытства, получится — не получится. Просто попробовать.
Потом изображение оборвалось.
— Что он так вдохновенно пишет? — спросила Гортензия.
— Что-то исследует, как всегда, — ответил Одиссей. Они никогда на полном серьезе не интересовались, чем занят этот чудак. — Кажется, в последние два годы его увлек принцип действия корректоров.
— Что? — переспросила офицер Робинс. — И вы только сейчас об этом говорите?
— Это же Нокс, — пожала плечами Нуналуна, — вечно у него голова была забита всякими фантазиями.
— Барнабау, — произнесла Гортензия ледяным тоном, — был известен как, простите за пафос, гений. Думаете, почему ему назначили пожизненное и навсегда запретили выходить в сеть? Потому что он мог бы проворачивать свои махинации, находясь где угодно.