Едва образы начинают проступать, Игорь опускается ниже и накрывает губами кружево трусиков. Покалывает бородой внутреннюю сторону бедер, щекочет усами кожу. Он не снимает белье, а лишь отодвигает его в сторону, и вышибает из меня все мысли, коснувшись языком пульсирующего места.
– Ты охрененная… – шепчет он и упруго бьет жаром в одну точку, заставляя сжимать онемевшими пальцами ткань дивана, хватать губами воздух и рассыпаться золой страсти. – Да-а-а…
Отступает на несколько секунд, чтобы скинуть джинсы. Слышу, как разрывается упаковка презерватива, но не могу открыть глаз. Меня несет колючей и бурной рекой вниз по течению, угрожая разбить о скалы. Игорь отстранился, а я все еще чувствую его горячие поцелуи и проникновения.
– Булавка-а-а, как же глубоко ты под кожу залезла… – он подтягивает меня к себе, отчего я сползаю ниже, пристраивается и осторожно входит, заставляя зажмуриться от страха. – Только я буду глубже, – еще толкается, – намного глубже, – входит на всю длину.
Вспышки памяти застилают глаза, я до боли сжимаю веки, чтобы не выпустить слезы, и весь прошлый ужас растворяется в нежном и бесконечно надежном поцелуе.
Игорь ласкает грудь ладонью, второй придерживает бедра, а сам стоит передо мной на коленях.
– Какая ты тугенькая… – шепчет он, подаваясь вперед. Осторожно, без резких движений, разрешая привыкнуть к его толщине и длине. – А-а-а, я не могу больше, давай же, Вера!
Меня пронзает его самозабвенная отдача моему телу, терпение, потому что напряженные мышцы и ленточки пота на его шее – говорят о том, что ему очень тяжело.
Забрасываю ноги на его бедра и обнимаю за спину, отчего он входит очень глубоко, до легкой распирающей боли, но придерживает медленный темп.
– Гроза, ты слишком нежен, – шепчу, подтягиваясь к нему плотней, царапая, почти взрываясь от распирания и нетерпения. – Быстрее!
Он рычит и, наклонившись, прикусывает грудь, не сильно, не разрывая кожу, а оставляя на ней приятные и сладкие колючки. Его крепкие пальцы вжимаются в бедра и тянут меня на себя, выталкивая изо рта крик-полустон.
Хвататься за его напряженные руки, чувствовать, что он не позволит упасть, было высшей точкой моего поражения. От накатывающей волны непонятного и неизвестного накала, я протыкаю его кожу ногтями, а он рычит в потолок и двигается навстречу.
– Булавка… ты меня убьешь. Кончай уже!
Если бы я умела… если бы понимала, какой взрыв на вкус, есть ли у него цвет, слышится ли звук. Два сильных толчка выбивают из меня сомнения, натягивают струной и подбрасывают над диваном, прошивая искрой пронзающего неизведанного тока.