У меня нет слов. «Мне нужен воздух». Я поворачиваюсь, но он хватает меня за запястье, удерживая на месте.
«Элеонора, ты не уйдешь», — говорит он с решимостью, которая вырывает меня из моих мыслей, которые кружатся по спирали.
«Тебе лучше все мне рассказать», — шепчу я ему в лицо. — «Все, Беккер Хант. Я хочу знать все — твою маму, твоего отца, твою вендетту против Уилсонов. Я не уйду, пока не накоплю всю информацию в этом твоем испорченном, развращенном мозгу». Я стучу ему по виску, как медь в дверь. Господи, полиция.
«Что ты имеешь в виду, ты не уйдешь, пока не узнаешь все?» Он оттачивает прямо в этой части моей тирады, которая, вероятно, должна меня немного облегчить. «Ты не двинусь с этой точки». Он беспокоится о том, что я снова сбегаю. Хорошо! Я гангстер Молли. Слепить подделку и заплатить кому-то за ее проверку? Поместить его в доме, чтобы его нашли, аукцион, акт…
— Говори, Хант. Говорите сейчас.'
Он соответствует моему решительному взгляду, его грудь выпячена, челюсти сжаты. Это противостояние. Ему лучше быть готовым проиграть. «Хорошо». Я прохожу мимо но никуда не ухожу.
«Элеонора», — выдыхает он, хватая меня за талию и поднимая с ног.
«Тебе лучше начать говорить», — шиплю я, пытаясь схватить его руками за талию. «Я вернулась не для того, чтобы ты продолжал лгать, Хант».
От раздражения он резко бросил меня на ноги, его разочарование взяло верх. — «Говори тише, Элеонора.»
Я дрожу от ярости, и мне это подкрепляется целой лодкой решимости. Ему лучше не недооценивать меня. 'Говори!'
Я вижу момент, когда он понимает, что я не отступаю, потому что он молчит. Этот гневный взгляд, уникальный, который проявляется только при упоминании его родителей, присутствует, но на этот раз меня не отпугивает. Его нерешительность не потому, что он не хочет рассказывать о своих преступлениях. На самом деле он не хочет делиться историей своих родителей. Он не хочет об этом говорить, хочет избежать боли. Но он ставит меня в центр своего коррумпированного мира. Он не может избирательно подходить к информации, которую предоставляет мне, чтобы помочь мне пережить это. «Все или ничего», — говорю я.
Он сжимает кулак и подносит его ко лбу, многократно стуча, закрыв глаза. «Хорошо, я расскажу тебе о своих маме и папе, и тогда ты поймешь, почему я подделал «Голову фавна» и позаботился о том, чтобы этот засранец купил ее». Он топает прочь через свой кабинет, оставив меня прилипшей к ковру, где он меня оставил, и с ревом боли и горя бьет кулаком по спине твердой деревянной двери.
Я вздрагиваю, наблюдая, как он отдергивает руку, готовый снова ударить дверь. «Беккер, стой». Я тороплюсь к нему и сжимаю его сжатый кулак, прежде чем он успевает попасть в дверь еще одним жестоким ударом, хотя он не облегчает мне задачу, в результате чего возникает перетягивание каната, которое я не хочу проигрывать. 'Стоп!' — кричу я, хватая его за руку. Его глаза широко раскрыты, показывая всю его боль, когда он поднимается передо мной, скорее от эмоций, чем от физических нагрузок. «Просто перестань».