И я был даже рад, что получу возможность, наконец, поучаствовать в настоящей битве. Глупый мальчишка! — я не смог сдержать кривой усмешки. — Так стремился доказать отцу, что я уже взрослый, показать все, на что способен…
Они налетели, как саранча, сметая все на своем пути. Не щадили никого, кто остался вне укрепленных стен и попался под руку. И я осознавал, что сил защитников попросту не хватит, чтобы одолеть всех. Бесновался из-за того, что приходится отсиживаться в замке, как трусливая крыса, пока вражеское войско штурмует крепость. Но к счастью, один из капитанов, оставленных отцом при мне, удерживал от безрассудных поступков. Осада длилась три недели, которые казались вечностью.
Когда на помощь подоспело войско отца, я сначала обрадовался, что наконец-то попробую себя в бою. Хотел уже открыть ворота и, оцепив противника в кольцо вместе с подоспевшими силами, одержать победу. К счастью, капитанам все же удалось удержать от необдуманности. Мы помогали с крепостных стен, посылая стрелы во врагов. Но чем дольше я смотрел на происходящее, тем сильнее понимал, насколько же нелегко будет справиться с подобным противником. Стрелы почти не причиняли вампирам и их союзникам вреда. Каждый из них стоил пятерых, а то и десятерых обычных воинов.
Отцу и его людям удалось продержаться всего несколько дней, пусть даже они сражались не на жизнь, а на смерть. И главарь вампиров, которого я возненавидел с первого взгляда, как увидел его наглое ухмыляющееся лицо, приставив меч к горлу моего отца, приказал мне открыть ворота. Отец еще успел крикнуть, чтобы я этого не делал, иначе погублю всех. А потом вражеский предводитель, сообразив, что никто не собирается сдавать замок, на моих глазах отрубил ему голову, наколол ее на пику и оставил на подступах к замку на поживу воронью. Сказал, что сделает это, а то и худшее со всеми, кто не пожелает сдаться.
А я стоял на стене, облаченный в кольчугу и шлем, и радовался тому, что никто сейчас не может разглядеть под забралом моего лица. Смерть отца поразила, ударила так сильно, как я и представить не мог. Наверное, тогда впервые осознал, что на самом деле значит война и что я, как и отец, не бессмертен. Но те слезы, что пролил тогда, глядя на голову отца, ставшую боевым трофеем, еще сильнее укрепили мою решимость не сдаваться. Я поклялся себе, что однажды сделаю с ненавистным вампиром то же самое, что он сделал с отцом. Причиню такую же боль, заставлю корчиться у моих ног, словно раздавленный червяк.
— Это был Бурр Дагано? — раздался еле слышный голос Миры, и я сумел лишь кивнуть — к горлу подступил тяжелый ком горечи и ненависти. — Что было дальше?