— Еще не окоченел?
— Нет, продолжай.
— «На высоком берегу стояли два юноши. Оба, на заре жизни, смотрели на умирающий день и верили его будущему восходу. Оба, пророки будущего, смотрели, как гаснет свет проходящего дня, и верили, что земля не надолго останется во мраке. И сознание грядущего электрической искрой пробежало по душам их, сердца их забились с одинакою силой. И они бросились в объятия друг другу и сказали: «Вместе идем! Вместе идем!»» — я помнила наизусть этот отрывок из «Трех мгновений» Огарева, — Эти слова не унес ветер. Они впитались в их судьбы, соединив одним стремлением. Оба были талантливы и свободолюбивы. Оба бежали из России. Но даже в эмиграции они продолжали жить русскими тревогами. Видишь эти светильники? — я вырвалась из его рук, подбежала к мемориалу, — Это «Полярная звезда» — альманах Герцена. Вся запрещенная цензурой литература печаталась в нем. Второй — «Колокол», газета, которую задумал Огарев. Ты бы знал, как они разносили там царскую политику. Обхохочешься. Лучше, пожалуй, только Феофелакт Косичкин, хотя я Пушкина больше люблю в стихах:
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут — и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.
Я одернула себя, заткнулась. Вышла из транса, сознавая, что даже не помню, на каком языке вещала. Кажется, Пушкина не осмелилась перевести. Крис стоял за моей спиной. Какой-то потерянный.
— Я по-русски говорила? — остается надеяться, что он не впал в ступор, как я.
— Кажется, вперемешку… — он в мгновение сократил расстояние между нами, — Еще. Прочитай. Только про любовь.
Как он понял, что предыдущие были не про нее? Из контекста или я вошла в образ? Кристофер смотрел мне прямо в глаза. Он ждал. Слова сами собой полились:
— Я вас люблю, — хоть я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный,
И в этой глупости несчастной
У ваших ног я признаюсь!
Мне не к лицу и не по летам…
Пора, пора мне быть умней!
Но узнаю по всем приметам
Болезнь любви в душе моей:
Без вас мне скучно, — я зеваю;
При вас мне грустно, — я терплю;
И, мочи нет, сказать желаю,
Мой ангел, как я вас люблю!
Не смею требовать любви.
Быть может, за грехи мои,
Мой ангел, я любви не стою!
Но притворитесь! Этот взгляд
Всё может выразить так чудно!
Ах, обмануть меня не трудно!..
Я сам обманываться рад!
Простите, Александр Сергеевич, упоминание Алины и Опочки не вписалось в обстановку… и мои чувства. Кристофер, скорее всего, осознавал наличие признания в любви.
— София, — тихо выдохнул он мое полное имя.
Я не поняла, кто первый сделал шаг вперед. Да это было и не важно. Важно лишь ощущать его горячие, неистовые губы, которые накрывают мой рот. Сумасшедшие движения языка, который истязает меня, требует такого же страстного ответа. Важно, что земля уходит из-под ног.