Вейя нахмурилась — эти мысли не приносили радости, хоть должно наоборот быть, надеяться на то должна, что не захочет её, надоест, прогонит, и она уйти сможет, вернуться назад. Вейя задержала дыхание, сглатывая подступивший ком, ядом закралось сожаление, что так может случиться — и в самом деле прогнать. Ведь Огнедара тоже желанна была…
Вейя поёжилась, колючий холод неизвестности — чем всё это может закончиться — прошёлся по плечам. Отринуть всё это должна от себя и о главном думать — твердила.
Затылок опалил глубокий вдох, и пальцы Тамира сжалось на плече, закаменели, заставив застыть и остановиться терзаниям. Выдохнув, он пошевелился, просыпаясь окончательно, застыл на миг всего, да тут же к себе притянул, ближе к телу горячему Вейю, в руках её почувствовав. Мурашки прошлись по спине, ощущая всей кожей ладонь на бедре Вейи, что принялась чуть поглаживать ласково, будоража сызнова.
— Не спишь уже, пустельга? — он задрал подбородок, на дымник глянул, где виднелся клочок ещё сумрачного, но уже не такого чёрного неба.
То, что рано слишком, понять можно было и по тому, какая тишина стояла за толстыми стенами жилища аила, но и до рассвета, кажется, недолго. Стоит только чуть посветлеть окоёму, и Тамир со своим войском покинет аил, а Вейя здесь останется. Как бы хотела с ним поехать — быть в неведении ещё неизвестно сколько предстоит, вымотают только. Ждать до слёз не хотелось.
— Возьми меня с собой, хазарич, — Вейя зажмурилась в ожидании, что рассердила его только, но Тамир молчал, будто не услышал её, а потом вдруг ласкать перестал, пошевелился.
Обхватив за талию к себе развернул, вынуждая запрокинуть ногу и сесть верхом на нём, как наездница на жеребца, во всей наготе. Вейя ощутила, как щёки затлели румянцем, теперь видела его всего, и он её тоже. Чувствуя горячую тугую плоть, что упиралась в её, смущение невыносимое сковало, собираясь тяжестью внизу живота — нарочно хазарич смущает её? Но взгляд чёрных, как угли, горящих глаз на грудь скользнул, заставляя дрожи пролиться по телу щедрым ковшом, томлению сладким сжать соски. Он не торопясь опустил взгляд ещё ниже, задерживаясь мучительно долго. Твёрже и жёстче вдавливались в бёдра его пальцы, а по горлу кадык напряжённо прокатился. Вейя невольно на грудь волосы перекинула, чтобы закрыться, чтобы не чувствовать то, что внутри против воли зарождалось — невыносимое томление и теснота, влагой проступавшее и заставшее пеплом тлевшим просыпаться на его кожу. Тамир тёмные брови свёл, и губы, обрамлённые чёрной порослью, в твёрдую линию вытянулись, легла какая-то мука на его чуть сонное красивое безумно в сумрачном свете жилища чужого мужественное лицо. И снова желание глупое жгучее возникло — коснуться его. Кожи с латунным отливом, обласканной степным оком, волос буйных гладких, твёрдых мышц. Весь он будто из горячего вихря соткан, молодой, неумолимый, пылкий.