Меня накрыло тяжёлой душной волной гнева.
— Скучно?! — по-русски закричала я так, что зазвенели стаканы в баре. потеряв контроль, забыв и про статус Макса, и про его телохранителей, изо всех сил ударила его кулаками в грудь, да так, что он отпрянул и нахмурился. Я же не могла сдерживаться и, запрыгнув сверху, вцепилась ему в волосы: — Ах, тебе скучно?! Ну, я тебя сейчас развлеку так, что мама родная не узнает!
Макс перехватывал мои руки, со смехом попытался отодрать от себя, но я, доведённая до крайней точки отчаяния, потеряла последний страх и, казалось, даже разум. Я сама не понимала, чего добиваюсь от мужчины, лишь хотела выдрать ему волосы, кусалась и цараплась, как озверевшая фурия. И, давя рыдания, выкрикивала:
— Ну, ты кобель американский! Извращенец мерзкий! Садист проклятый! То минет ему подавай, то нос воротит, как от прокажённой, но отпускать не собирается. Не-е-ет! Как же? Ещё не наиздевался?
Макс, довольно посмеиваясь, не пытался меня остановить, лишь удерживал за руки, да и то не сильно старательно. Все мои удары, укусы и царапины лишь забавляли монстра. Я совершенно потеряла голову и не вспомнила, что американец не понимает ни слова из моих выкриков. Но мне на это было наплевать.
— Я-то на что сдалась? Ну, чего тебе от меня надо?! Брал бы своего Дорогова и трахал бы ему мозги. Оба с жиру беситесь…
При упоминании этой фамилии Макс мгновенно подобрался и, сжав на моих запястьях тиски сильных пальцев так, что я вскрикнула от боли, прошипел:
— А вот теперь мне невероятно весело.
Я сжалась в комок, едва сдерживаясь, чтобы не закричать. От боли в запястьях, от ужаса при виде почти почерневших от ярости глаз монстра, от пронзающего тысячами игл ледяного тона его голоса. Он приподнялся и швырнул меня на кровать. Взгляд мой помимо воли тут же переместился вниз, на полурасстёгнутую ширинку, где брюки сильно оттопыривались. Я понимала, что мне лучше бы помолчать, но гнев лился из меня помимо воли.
— Что? Заводит сопротивление? Нравится играть в насилие? — я сдула, упавшую во время борьбы прядь, и глянула исподлобья на своего палача: — Так ты скажи. Я подыграю. Хочешь меня наказать, му-у-уж?
Взгляд его снова изменился, губы растянула жесткая усмешка:
— О, да, же-на… Я очень хочу тебя… наказать. — Кивнув, приказал: — А теперь молчи, — прошептал, наклонившись, прямо в губы, втолкнув в мой рот горячий испепеляющий воздух.
Я, вздрагивая всем телом и ужасаясь самой себе, удивляясь, как я ещё не лишилась ни чувств, ни рассудка, вытянулась на постели и сцепила зубы, чтобы не выпалить еще колкость.