— Почему же она не сопротивлялась? — убито спросила я.
— Ждала, что Кирилл остановит это шоу! — он злобно усмехнулся пожелтелыми зубами. — Мелкая гордячка до последнего не верила, что рыцарь не спасет свою принцессу. Это же было так просто: зайти в комнату и забрать свою девочку.
— А почему он этого не сделал?
— Да потому что я не позволил! Встал грудью на его пути. Сказал, что настало время определиться: или он позорный соплежуй, или настоящий мужчина. — Борис Михайлович пожевал сигару. — Пришлось дать мальчишке пощечину, но в итоге он сделал правильный выбор.
Передо мной сидело чудовище.
Я задала последний вопрос. Я хотела, чтобы он прозвучал ядовито, но сарказма у меня не получилось:
— А почему вы не сами провели экзекуцию, а поручили ее Степану? Могли бы показать пример настоящего мужчины. Или боялись, что соплежуй вас возненавидит?
— Ничего я не боялся, просто к тому времени она потеряла единственное достоинство, которое меня привлекало, — девственность. А я, знаешь ли, с пробитыми девочками не сплю, — он затушил сигару в пепельнице. Добавил жестким тоном: — Надеюсь, у тебя хватит ума не рассказывать Кириллу об этом разговоре. Это все равно ничего не изменит.
Я вышла под моросящий дождь и, не разбирая дороги, побрела по Благовещенскому мосту. Зонта у меня не было, капли стекали по щекам, носу и губам. Волосы прилипли к шее.
Он захотел подружку своего сына. Девочку со внешностью одуванчика и упрямым вспыльчивым характером. Предложил ей что-то гадкое, зная, что она девственна. Она резко отреагировала. Он ждал — возможно, долго. Возможно, до тех пор, пока она не отдалась Кириллу, потеряв самое ценное свое преимущество в глазах будущего свекра. А после этого наказал их обоих — да так, что ни он, ни она не догадались, кто причина их личной катастрофы. Кирилл винил себя. Лена винила Кирилла. Борис Михайлович отомстил за пренебрежение, проявленное нимфеткой.
А дальше понесло козу по кочкам — от обиды, унижения и гнева. Что должна испытывать девочка, которую проиграл в карты любимый мальчик? Чудовищное разочарование! Уж я-то знала, насколько это болезненно, когда тебя разыгрывают вместо ставки — пускай и чужие люди. А тут — свой, любимый, единственный. Вдвойне, втройне больно. Я остановилась на середине моста, схватилась за мокрые перила. Но даже тогда ситуацию можно было исправить — вымолить прощение, поговорить по душам. При одном условии — если бы Кирилл не позволил Степану трахнуть Лену. Если бы он зашел в спальню и увел ее, наплевав на карточный долг и честь игрока.