В каждом его толчке ощущается жажда, голод, бесстрашие. Он просто берет меня, молча, по-мужски, без лишних сантиментов. Насаживает на себя до легкой боли внутри. Блин, он меня элементарно трахает! Но что-то я так рада, что-то мне так хорошо, аж останавливать не хочется. Нет, мой месье уже не Бонапарт, он уже Цезарь, который пришел, вошел и вот-вот победит.
Но ему становится недостаточно моего ошарашенного взгляда, сбившегося дыхания, стонов, ему, черт возьми, мало! И Мишель выходит, резким движением разворачивает меня к себе задом, припечатывает обратно к стене и снова вторгается в крайне чувствительное тело, готовое сдаться. Притом держит за косу, чтобы я не особо-то ерзала. Но я и не ерзаю, я уже давно капитулировала.
Предпоследний толчок заставляет вскрикнуть, а последний судорогой прокатывается по ногам и вызывает сильнейший спазм внизу живота, за которым следует сразу всё — боль, удовольствие, полное бессилие и наверно нирвана, ибо на пару секунд я отключаюсь от реальности. На землю меня возвращают поцелуи. Влажные, горячие, множественные… Этот страшный человек осыпает поцелуями плечи, лопатки, и ведь продолжает двигаться, но уже не так интенсивно. Хотя, сейчас мне все равно, пусть как хочет, так и двигается.
Мишель останавливаться не собирается, он снова разворачивает к себе лицом, подхватывает под бедра и опять насаживает на себя. Я же из последних сил обхватываю его за шею.
— Этот вечер ты запомнишь, — шепчет в губы.
Вдруг покидает моё бренное тело, и в это мгновение чувствую горячую сперму, что приятно обжигает кожу.
Уж такое забыть, точно не получится. Господи, это было так, как никогда не было. Такой страсти не было, такого немого напора, таких диких взглядов и такого оргазма у меня тоже никогда не было. И от осознания момента ком подступает к горлу, слезы начинают щипать глаза. Столько лет я сама себя хоронила, своими ручками подбрасывала земли в могилку, будучи уверенной, что так правильно, так все живут, ничего особенного.
— Что с тобой? — произносит сквозь тяжелое дыхание, а взгляд сразу меняется, наполняется беспокойством. — Тебе больно? — сейчас же ставит меня на пол.
— Нет, не больно, — пытаюсь сдержать слезы, но не получается. — Просто сама себе подтвердила миф о том, что после секса надо уйти и поплакать, — что еще остается, как ни шутить, не правду же ему рассказывать.
— Сень, — припадает губами сначала ко лбу, потом к щекам, — я не смог сдержаться, прости.
— Все хорошо, Мишель, — целую его в уголок губ, — все очень и очень хорошо.
И тут на меня как лавина сходит, прямо нахлобучивает, придавливает всей своей метафорической тяжестью.