До реки далеко — пока Ивася до берега добежит, доберется морок до Лиляниной жужекрылки.
— Кхе-кхе.
Ивася опустил глаза. Сидит дед-полемышь, ногой лист подорожника покачивает. И ползет по листу последняя, невесть как уцелевшая с рассвета, не примеченная солнцем капля росы.
— Спасибо! — выдохнул Ивася, подхватывая чарами росинку.
Еле видные глазу нити понеслись к мороку и зависли перед ним, слепя его зеркальным блеском. Морок дернулся, зашипел и, скукожившись, утянулся за деревья.
От реки послышался крик: Василько, запоздало заметивший опасность, бежал к жужекрылкам. За ним спешили девушки, впереди всех — Лиляна, волосы темной волной стелились по ветру. Метнулась сначала к белогривой своей красавице, потом — к Ивасю. Ивася даже про морока забыл — загляделся на глаза, на озерную ночь похожие. А Лиляна подхватила его, едва не оторвав от земли, и прижалась губами сначала к одной запунцовевшей щеке, потом к другой.
* * *
Ивася шел домой, сам не зная, чему радуется больше — тем, что морока одолел, или тем, что его Лиляна расцеловала. По пути столкнулся с теткой, бежавшей по пыльной дороге. Замедлил было шаг, хотел ей все рассказать, но тетка только махнула рукой и поспешила к своему дому, прижимая к груди какую-то склянку. Ну и ладно, Ивася решил матери первой похвастаться.
Мать ходила по дому, раздраженная.
— Одарили мою сестрицу, так одарили, — пожаловалась она Ивасе. — Это ж надо, такую непутевую девку родить.
— А что случилось?
— Хворь жужекрылую подхватила! — фыркнула мать. — Сестра сейчас прибегала, настой попросила: у Даринки все лицо плесенью пошло. И как ее угораздило только!
Ивася припомнил деда-полемыша, словно невзначай подкинувшего ему зеркало для возвращения наведенной порчи. И, поразмыслив, решил похвастаться отогнанным мороком как-нибудь попозже.