Наши утехи (Пьер-Себастьен) - страница 2

На кладбище мы Капо так и сказали: Все обиды забыты, она умерла, поплатилась, нельзя плевать на могилу, чтобы кюре вдосталь напроповедовался, оскверненный труп матери восьмерых католических детей, мы бы остались там еще, хотя и жаловались на погоду, наверно, последней радостью умирающей Анриетты было бы видеть небо, голубое как никогда, и представлять, как мы сдохнем в траурной процессии под открытым солнцем, так и видим, как она потирает свои влажные от счастья ручонки, лежа на смертном одре и мечтая о сердечном приступе во время церемонии, на кладбище только об этом и говорили, но, уютно разместившись в прохладном кафе, мы распрощались с ней навсегда и стали вспоминать, как она делала то-то и то-то, и как продолжала опять и снова, и как начинала сначала, если ей не мешали и даже если мешали, она и была хозяйкой со всеми своими мальчишками и, беременная в тридцать два года, все еще воображала себя Венерой, которой казалась себе в тринадцать, когда от нее без конца слышали эту ересь, и что ее нельзя было останавливать, иначе бы она ушла с другим, кто не так остро реагирует на проявления идиотизма, и стоило тогда выслушивать ее целый месяц, чтобы в последний момент сломаться, и черта с два другой воспользуется всеми трудами, и в конце концов лишь один Капо смог туда пробраться и дорого за это заплатил: брак, восьмеро детей и бесконечные похороны, пока от нее не избавился, и когда она была беременной в тридцать два года и страшной как смертный грех, чего она в любом случае заслужила, все равно доводилось выслушивать ее бредни, которые девятнадцать лет спустя были уже известны во всех вариациях, доводилось из-за того, что Капо без остановки заколачивал деньгу, а это была его жена и мать Новой-Земли-Поля-Ива-Кретьена-Сорвиголовы-Аделаиды и Миши, и при малейшей оплошности, на которую она могла бы обидеться, пришлось бы распрощаться с мальчишками и групповухами — кто же стал бы хамить в таком положении?

Гроб с мадам Капо наконец опустили в могилу и засыпали землей, выбраться оттуда невозможно, полемика о том, умерла она или нет, завершилась; проживи мы еще хоть сотню лет, мы больше никогда не увидим, как она выходит на Главную улицу и предлагает грязные услуги своих сыновей, презрительно подразумевая, что в них кто-нибудь нуждается, и воображая, что у каждого жителя Вакханаля такие же мысли, как у нее, пусть себе говорят, можно заполучить Сорвиголову к себе в постель один раз, а не повторять этот фарс семь ночей в неделю, не все же богаты как Крез, губы ее произносили: Доброго дня, но сердце твердило: Идите ко мне, милые денежки, не надо быть психоаналитиком, чтобы об этом догадаться, баба, помешанная на профите, которая никогда не спала ни с одним из своих сыновей, ведь все мальчики хотят переспать с матерью — все, кроме сыновей Капо, которые, впрочем, не брезгуют никем, они знали, что лучше ей воздерживаться, чем выложить хоть один сантим, она мечтала, чтобы ее похоронили вместе с ее капиталами и чтобы те не достались никому, так и было написано в завещании, но Капо выступил против, он не собирался потакать расхитителям могил, при жизни он, пожалуй, даже отправил бы мадам Капо на каторгу, но после ее смерти больше незачем гоношиться — лучше теперь переключить внимание на мадмуазель Робика.