Маяк остается на месте, но времени у него тоже мало.
— Молодые люди! — окликает нас контролерша. — Третий звонок уже скоро!
— Я прошел отборочный? — перехожу сразу к сути. — А значит, могу участвовать хотя бы в первом туре. А дальше — посмотрим. Может, не приду первым сам, а может, ты специально для меня какое-нибудь разбитое корыто выберешь. Но я хочу в заезд. Ты же не хочешь, чтобы другие узнали, что ты правила не соблюдаешь?
— Каков гаденыш, ты мне еще и угрожаешь?
— Я хочу то, что принадлежит мне по праву. Я прошел отборочный.
— Черт с тобой. Инфу о машине получишь на телефон сегодня же.
Маяк хочет уйти, но я хватаю его за рукав в последний момент. Я наконец-то понял, что не давало мне покоя в его словах.
— Почему ты сказал, что меня мать спасла? Дело закрыли после того, как Дмитриев забрал все претензии.
Лицо Маяка вытягивается, а потом он принимается хохотать.
— Так ты не знаешь, что ли? Ой, ну умора!
— Молодые люди, имейте совесть! Не на базаре!
— Уже идем! — отзывается веселый Маяк. — Простите за шум! Ну ты даешь, Костян. А я-то думал, ты специально в театр поперся, а ты случайно, что ли?
— Чего я не знаю? — ору громче.
— Скоро узнаешь! — отвечает Маяк, не оборачиваясь.
Он исчезает, а я от бессилия луплю кулаком по стене возле себя.
— Что вы себе позволяете? — подскакивает ряженый, у которого я брал программку. — Сейчас охрану вызову!
— Не надо. Сам уйду.
Сую ему в руки купленный буклет и иду на выход. Насмотрелся. Хватит. Все мозги эти две недели были балеринкой заняты.
В опустевшем коридоре слышу, как за стеной снова настраивается оркестр. На часах еще полно времени до полуночи, а мать меня раньше дома не ждет.
Вот и славно.
Сначала я делаю три круга вокруг нашего дома, изучая все припаркованные автомобили, но ни одной подозрительной или знакомой тачки не вижу. Может, и зря я так сорвался домой и не досмотрел балет, но все сомнения быстро развеиваются.
Входная дверь оказывается заперта на три оборота, хотя обычно мама не делает так даже, когда уходит, а сейчас она совершенно точно дома. Я видел, что в квартире горит свет.
В прихожей я сразу натыкаюсь на обувь сорок четвертого размера, а на вешалке вижу черное пальто. В нос ударяет приторно-сладкий запах цветов, и огромный букет обнаруживается на кухне.
Смотрю на дверь маминой спальни, а после, особо не церемонясь, просто врубаю телевизор и пультом поднимаю звук на максимум. Это невежливо, грубо, но раньше она никого не приводила домой. Конечно, я догадывался, что у нее может быть своя личная жизнь, но я вне себя от злости, что Маяк узнал раньше меня.