Едва заставляла себя сидеть на стуле, сохраняя царственную позу и делая вид, что меня нисколько не коробят низость и грязь, что окружали. Тело одеревенело, а к губам словно намертво приклеилась легкая вежливая улыбка. Последней каплей стало то, что один из разбушевавшихся воинов, погнавшись за служанкой, опрокинул вино в мою тарелку. Я подскочила с места, едва сдерживая негодование, и решила, что и так достаточно просидела на этом пиру. Приличия соблюдены, теперь можно и удалиться. Но лучше бы осталась на месте и наплевала на собственные чувства.
Кирмунд немедленно устремил на меня тяжелый взгляд.
— Кажется, моя женушка намекает, что самое время приступить к выполнению супружеских обязанностей.
Проклятье. Я едва удержалась на ногах, пытаясь сохранить остатки достоинства и не выдать охватившего страха. Услышала визгливый смешок Маррги, которая тоже изрядно набралась.
— Полагаешь, что сможешь сейчас это сделать? Да ты и в трезвом состоянии вряд ли смог бы ее оприходовать. Уж слишком страшненькая.
— Сомневаешься в силе моего мужского достоинства? — хмыкнул Кирмунд. — Может, еще кто-то сомневается? — он пьяно захохотал, окидывая взглядом гостей. Те вторили ему дружным смехом. — Чтобы никто не сомневался в законности нашего брака, пожалуй, самое время вернуть старые обычаи, — сказал король, снова посмотрев на меня. От ненависти, горящей в его глазах, все внутри меня скрутилось в тугую пружину.
— О чем вы, мой король? — осторожно спросил лорд Маранас, явно пытаясь отвлечь внимание Кирмунда от моей персоны.
— О том, чтобы выполнить первый супружеский долг в присутствии свидетелей, разумеется, — снизошел он до ответа. — Чтобы никто даже не усомнился в том, что брак консумирован.
В этот раз я не сдержала протестующего крика, изо всех сил вцепившись в замершую рядом тетю.
— Он ведь не может на самом деле это сделать, правда? — прошелестела одними губами.
Но по бледному лицу Готлины без всякого ответа поняла свой приговор. Кирмунд не то что может, но обязательно сделает. Лишь бы подвергнуть меня новому унижению, окончательно втоптать в грязь. Наверное, именно в тот момент остаток того светлого и чистого чувства, что я питала к нему, начал сменяться темнотой. И вместо любви я стала испытывать к тому, кто получил на меня все права, зачатки ненависти. Не знаю, почему это так напугало, что показалось еще страшнее той участи, на какую он готов был меня обречь. Возможно, дело в том, что до того еще оставалась хоть какая-то надежда на счастье, на то, что не все в моей жизни настолько ужасно. Теперь же с жалобным звоном разбивались хрустальные стены, что я воздвигла в собственном сердце и в котором так тщательно оберегала свои розовые наивные мечты и веру в лучшее.