— Порфишка к тебе пришел постегаться, — обращаясь к Оголихину, засмеялся мастер Запевкин. — В ученье давно не был.
Казалось, «верховой» поступил милостиво. Он разжал пальцы и легонько оттолкнул мужика ладонью, как бы отпуская его. Но тут же сразу шагнул вперед и ударил Порфирия кулаком в зубы так, что тот опрокинулся на чугунный пол.
— Зубами рвать буду! — заревел Оголихин, кидаясь вслед разбегавшимся рабочим. Его громкий, надтреснутый голос загремел на весь завод.
— Это зверь! Зверь, а не человек, — спотыкаясь, кричал какой-то старичонка в меховой шапке.
«Верховой» остановился, потом махнул рукой и пьяно пошел обратно в кладовку.
Порфирий поднялся и поплелся к стоку от водяных колес. Он присел на корточки и стал мочить разбитые губы. Зуб у него был сломан. Умывшись, Порфирий вернулся в кричную, туда, где работал Гурьян...
***
Кричные молоты двигались водой. Старинная уральская техника была проста. Перегораживали реки, копали котлованы, устраивали большие пруды. «Огненные заведенья» ставились ниже уровня пруда иногда на несколько аршин, чтобы рабочие колеса двигались силой падающей воды.
Через «дворец» и решетку вода поступала в хранилище. Оттуда к колесам текла она по толстым деревянным трубам, у которых работали «водяные» — старики, отгоревшие свой век на огненной работе и переведенные на легкий труд.
«Водяной» отворял дверцу, водопад бил по плицам — колесо вертелось. От вододействуемых колес по валам вращались «сердечники» — рабочие колеса с деревянными зубцами на ободе. Такие зубцы, или, как их называли, «кулаки», зацепляли рукоятку молота, поднимая его вверх. Кулак проскальзывал рукоятку — молот падал. Второй зубец снова поднимал молот; и так работа происходила все время, пока лилась вода.
Работали тут по старинке и не торопились обзаводиться лишними машинами. Завод и так давал доход. Хозяин его в Петербурге жил и удивлялся, как это вопреки рассуждениям политиков — знатоков рабочего вопроса и экономистов — самым доходным его предприятием представлялся старый заводишко с допотопным оборудованием и крепостными порядками. Сам барин был европеец и либерал.
— Мой завод — это артист, художник, — не раз говорил он в обществе. — Я даю железо лучшее, чем французские и немецкие заводы.
Над ним смеялись, не верили.
***
Порфирий, работавший подручным кричного мастера, прошел в горновой сарай, где меж огромных кожаных мехов пылали горны. В кирпичных углублениях разогревали чугунные штыки. Заваливая их горячим древесным углем, дули вододействуемыми колесными мехами доменный «дух», подведенный по трубам от плавильных печей.