Урал, Урал, гребни твои седые,—
поет Могусюмка.
Скоро лыса будет старая голова твоя,
Как у старого глупца.
Вытравятся на ней кудри, вытрутся.
Поседеют и помертвеют последние, засохнут березы,
Урал, Урал, гребни твои сивые и лысые.
В городе чиновник бумагу большую пишет,
И в конторе тоже бумаги пишут и сидят
На высоких стульях...
Не тот, кто с сайдаком бьет зверя и
Скачет на коне, а тот, кто бумагу пишет
И носит очки, как старик,
Тот урмана хозяин...
Кто на лыжах не бегает, кто железа
Не варит, кто только бумаги пишет
И закон знает....
Опять Могусюмка взял курай, стала дудка шутить, подшучивать, подыгрывать веселый, напев для горькой-горькой думы, потом опять отложил курай и запел грустно:
Будет у тебя сын, моя любимая,
Не расти его смелым, не расти его умным,
А научи писать на бумаге, пусть закон толкует...
— Был бы ты по-городскому грамотен, — говорит Гурьян, — с твоей головой далеко пошел.
Долго молчит башлык. Думы его печальны. А думает он, что темен, нищ его народ, только муллы да богачи кичатся своей арабской образованностью.
Глава 16
ЖЕЛЕЗНАЯ ГОРА
В башкирской деревушке, по дороге к Магнитной, в плохонькой кузнице Гурьян перековал всех лошадей. На досуге стал ковать кинжал. Башкиры толпились у горна.
— Нам завод не нужен, — пошутил Могусюм. — С нами свой завод ездит.
Гурьян вывел по лезвию кинжала насечку. Приделал красивую ручку.
— А ты говоришь, железо кто делает — худой человек, — обратился Хибетка к Бегиму.
— Не худой, хороший, — отвечал старик, — только неверный. Завод хочет строить, леса наши губить.
— А что, к примеру, — заговорил Гурьян, — я был бы хозяин завода?
— Тогда бы хорошо! — отозвался Могусюм. — Только зря языком болтаешь!
— Ай-ай, какой человек! Шалтай-болтай не надо! — подхватил Бегим.
— А вот я слыхал, что нынче не дровами будут домны топить, а камнем, углем каменным, а не древесным, — молвил Гурьян.
— Нельзя камнем топить, — возразил Бегим.
— Горючий камень...
— Откуда столько камня достать?
— Правда, правда, старик, будут...
Гурьян подарил кинжал Могусюмке. Почувствовал бывший мастер, что растравил себя работой у горна. Как видение, стояло у него теперь в глазах зарево от огромной заводской печи, комья горячего железа. Казалось ему, что слышит, как скрипят водяные меха и колеса, чувствует, как горячая струя воздуха бьет, как пышет пламя, — все ожило в памяти.
Сильно стосковался Гурьян по заводу и по старой своей работе. Захотелось ему побывать на заводе.
— А у башкир свои кузнецы всегда были, — не сдавался Бегим.— Железо умели варить в ямах. Вон и в Хиве тоже пушки умеют делать.