— Там пушки куплены у немцев, по-немецки слова на них выбиты. Только слава, что ханская артиллерия. Вон солдаты приходили со службы. Говорили, на Кавказе тоже пушек лить не умеют. Песни славно поют, танцуют, кинжалами режут друг друга, а пушки покупные.
На другой день друзья доехали к старику Шакирьяну. Он жил с семьей в одинокой юрте среди глухой степи. На десять верст вокруг ни юрты. Прискакали к нему ночью.
— Теперь родные места ближе, — сказал Могусюмка. — Утром свои хребты увидим.
На рассвете поднялся Гурьян и стал смотреть туда, где был Урал. Но там все застлано мглой. Только к полудню явились горы, слабые, низкие, теряющиеся в траве где-то далеко-далеко.
— А ты знаешь, поеду-ка я на завод, — сказал он Могусюмке. — Хочу повидать своих. Поедем?
Могусюмка согласился. У него тоже болела душа. Ему тоже хотелось повидать старых друзей, родню.
А вечером прискакали двое башкир. У костра, где стоял большой черный котел, Могусюмкины джигиты уселись в кружок. Один из приезжих — Сахей, знакомый Шакирьяна — безбородый, со шрамом на щеке, в рысьей шапке. Он несколько раз недоверчиво поглядывал на Гурьяна и, наконец, спросил:
— Это неверный?
— Неверный, — подтвердил Бегим.
— И по-нашему понимает?
— Понимает. Он русский, но при нем говорить можно все, — ответил Черный Хурмат.
Приезжий стал рассказывать, что появился необыкновенный человек, который был недавно в святых местах. Сейчас живет в Хабибулине в доме муллы.
— Что же он нового рассказывает? — спросил Могусюмка.
Башкирин со шрамом стал передавать со слов странника, что нового в святых местах, а сам все посматривал на Гурьяна.
Тому показалось, что приехавший еще что-то хочет сказать, да не хочет при нем. Гурьян поднялся и направился к одинокой бревенчатой юрте. Могусюм окликнул его, но Гурьян не отозвался.
Во тьме ему стали видны стреноженные кони, слышалось, как они щиплют свежую траву.
— Кто это такой? — кивнув вслед Гурьяну, спросил башкирин со шрамом.
— Это мой друг, — сказал Могусюм. — Он мне как брат.
— Не выдаст? — улыбнулся Сахей.
— Этого русского полиция ищет, он помог бежать Могусюму! — сказал старик Шакирьян.
— А-а!.. — удивленно и как бы несколько разочарованно молвил Сахей.
Гурьян принес тулупчик, расстелил его поодаль от костра и улегся. Любопытство разбирало мужика. Джигит со шрамом еще некоторое время на него поглядывал, но вскоре успокоился и опять заговорил о святом.
— Я скажу тебе, Могусюм... Не удивляйся... Рахим послал меня к тебе, велел тебя искать. Он хочет тебя видеть.
— А старый он или молодой? — услышал Гурьян голос Могусюма.