— Нисколько не сомневался в бдительности твоих осведомителей. И всё же. — Сидя вполоборота, Кейлус подался вперёд, склонившись ближе к креслу сестры. — Не думаешь ли ты, что наш Мирк… под самым нашим носом… сошёлся с той самой обещанной девой?..
Толпа сопроводила начало последнего боя ликующими криками. Боя одной команды, уверенной в своём превосходстве, готовой закончить игру, с другой: собравшейся перед открытыми дверьми своей башни, защищая её с отчаянностью тех, кому уже нечего терять.
— Забудь о заговоре, Кейл. И о пророчестве. Надеюсь, мы все вскоре о нём забудем, — откликнулась Айрес небрежно. — Пророчества — вещь зыбкая и опасная. Иные из записей Лоурэн уже не сбывались…
— Или мы просто об этом не знаем.
— …но даже если это правдиво, ничто в нём не указывает на моё правление. — Айрес чуть повернула голову, взглянув на кузена; ресницы её дрогнули, очертив намёк на холодный прищур. — Или ты решишься это оспорить?
Любой другой человек, причастный к королевскому двору и хорошо знакомый с повадками Её Величества, под этим прищуром в мыслях уже собирал бы вещи для скорого переселения в каменоломни. Однако Кейлус Тибель, помимо того, что он прекрасно осознавал своё особое положение, при внешней утончённости и некоторой женственности представлял собой персону отнюдь не робкого десятка.
— Что ты. И в мыслях не было. — Глаза под лениво прикрытыми веками блеснули, точно лунные блики на ледяных водах тёмного зимнего озера. — Чтобы твоё сердце было… как там сказано… «холодно и черно»? Одного взгляда на ваши нежные отношения с Уэрти хватит, чтобы решительно это опровергнуть. При всём уважении к светлой памяти наших общих родственников — и родная мать не относилась бы лучше к тому, на ком навеки лежит клеймо сына изменников.
Вряд ли Герберт мог этого не услышать. Но он не шелохнулся. И не ответил на укол ни словами, ни взглядом.
Как ничем не выдал своё мнение о предыдущей гипотезе дорогого дядюшки.
— Дети не в ответе за грехи отцов. — Королева следила, как Миракл теснит сразу двух противников: бесстрашно, бесшабашно, паутиной непрерывных быстрых движений, сливавшихся в единое текучее кружево ударов. — И я буду скучать по сестре, пока живу.
Зрители не сразу осознали, что на арене против пятерых сражаются четверо. И поняли это лишь тогда, когда пятый, в пылу битвы незаметно проскользнувший в двери вражеской башни, вдруг появился на её верхушке — и, подняв флаг, окончил игру звуком горна, разнёсшимся из ниоткуда над ареной и беснующимися трибунами.
— Браво, — сердечно улыбаясь, Айрес зааплодировала слегка вскинутыми руками. — Имя Тибелей не посрамлено.