Неискушённая девочка пожелала украсть у него частичку источаемой им уверенности, присвоить её себе, чтобы не бояться бороться и отстаивать свою свободу перед отцом. Но он не и не подумал со мной делиться, он просто забрал себе то, что я предложила ему, не отдав ничего взамен.
В определённый момент я поняла, что его жестокость и грубость не часть какой-то непонятной мне игры. Его прикосновения были переполнены жгучей яростью, которую я не заслужила. Слишком поздно я осознала, что мой выбор привёл совсем не на ту дорожку, и, когда я попыталась с неё свернуть, никто меня не услышал. Остановить Скуратова все равно что остановить надвигающееся стихийное бедствие – совершенно бесполезно.
Он даже ничего не понял, когда вошёл в моё тело, раздирая членом, прорываясь в меня так, будто атаковал неприступную крепость любой ценой. Мне казалось, ко мне применяют дикую средневековую пытку, намереваясь разорвать, натягивая на кол, причиняя острую боль продолжающимися фрикциями по раненому нутру. Снова и снова. Я задыхалась от ужаса, пытаясь отстраниться, царапая и ломая об него ногти, но он будто ничего и не замечал, наслаждаясь моими муками.
Скуратов просто выпотрошил меня этим совокуплением, испачкал, использовав для собственных нужд, не только не подумав о моем удовольствии, но даже о том, что причиняет мне страдания. Когда он кончил и вышел, я чувствовала лишь пульсирующую боль между ног и отвращение к самой себе за то, что отдалась человеку, которому настолько безразлична.
Жалость к себе была такой всеобъемлющей, что я не могла сдерживать слёзы. Они сами катились по щекам, и я надеялась, что он не видит их, не желая показывать, как сильно он меня растоптал.
Я бежала спотыкаясь по лестнице, едва разбирая дорогу, когда попала в руки Милы. Ей не нужно было ничего объяснять, она обняла меня, шепча на ухо слова успокоения, потом помогла умыться в туалете, закрыв нас в кабинке с умывальником.
– Ох, Улька, что же ты наделала. Скажи, он тебя силой взял? – подруга смотрит мне в лицо, а сама ревёт, и я боюсь представить, какой она меня сейчас видит, раз моя железная Мила, готовая дать отпор каждому, так расклеилась. Слова не лезут с губ, я просто качаю отрицательно головой.
– Ты же молчунья, я и не подозревала, что тебе нравился Скуратов, – немного успокаиваясь, продолжает она, стирая с моего лица следы туши, – а то бы рассказала тебе про него. У него же девчонки всегда менялись, как авто, – каждый сезон на более свежую модель. А в груди вместо сердца льдинка.
Бросаю на неё взгляд. Да, не знала. Почему-то думала, что он не такой. Смотрела на него издали и видела лишь достоинство и благородство, а на деле…