Отхожу от него на пару шагов.
– Так зачем ты припёрся? – в моём вопросе нет ни дружелюбия, ни былого расположения. Теперь мы с ним по разные стороны баррикад: он строит свою идеальную жизнь в своём идеальном мирке, а я разрушаю всё, что находится рядом.
Руслан смотрит на меня так, будто впервые видит и за нашими плечами нет пяти лет в университете, проведённых бок о бок. Мне известно, что он не понимает причину, по которой я отдалился, но правды ему лучше не знать. В его взгляде отвращение и сожаление одновременно, ведь, по его мнению, я загубил свою жизнь, бросив адвокатуру. Мне казалось, я уже успел заработать иммунитет, видя подобное в глазах старых знакомых, но всё же от близких людей это до сих причиняет боль.
– Что ты сделал с Ульяной?
Похоже, подружка Бэмби, имя которой я не сумел вспомнить, донесла на меня своему брательнику. Смотрю на него, размышляя, почему он так печётся о Бэмби и было ли у них что-то. Хотя теперь-то я точно знаю, что до меня с парнями она разве что целовалась. Но, к собственному удивлению, даже мысль об этом почему-то приносит огорчение.
Проходя в квартиру, пропускаю Руслана, доставая из куртки, висевшей в прихожей, пачку сигарет, и отворяю окно в кухне, испытывая острую потребность в никотине.
– И какие у тебя варианты? – закуриваю, изучая потемневший, грязный снег на улице.
– Бля, Богдан, я всегда знал, что ты редкостное мудачьё, но неужели у тебя закончились одноразовые тёлки, раз ты решил перейти на таких, как она? – втирает мне бывший друг истину, которую я и так знал, – по Бэмби слишком очевидно, что она неискушённая, неопытная девчонка, а я просто слишком сильно хотел попробовать её, что с лёгкостью убедил себя в обратном. – Я её с детства знаю, поверь, её жизнь никогда не была сахаром.
– И что же такого творилось в её жизни, что её нельзя трахать? – интересуюсь я, слыша, как мои слова кровоточат цинизмом. Лишь мне известно, что это защитная реакция на неприятное чувство, возникающее в сердце при виде интереса бывшего друга к девушке, которую ночью лишил девственности.
Рус подходит, вытаскивая из моей пачки сигарету, и закуривает. Когда-то мы с ним обсуждали девчонок, которых собирались разок поиметь, и чистотой его помыслы никогда не отличались. Поэтому мне совершенно не понятны мотивы его заступничества.
– Я её ещё ребенком знал. Ей было, кажется, лет одиннадцать или двенадцать, когда её мама взяла и вышла в окно, Милана говорила, что Уля как раз возвращалась домой из школы и практически видела, как тело матери разбилось об асфальт. Отец же после смерти матери устроил дочке дома форменное гестапо. Сама она Милане ничего не рассказывает, но этого и не требуется. Он почти никуда не пускает её, я вижу её разве что с этим недоделанным парнем.