…я врываюсь в спальню к Вирджилю и сразу забираюсь к нему в постель, засовывая озябшие ноги под одеяло. «Почему не спишь? – говорит он, пряча книгу, которую читал, под подушку. – Уже полночь, между прочим». «Между прочим, мне уже четырнадцать, - говорю я важно, - и я всё решила. Я хочу за тебя замуж. Я долго ждала, а теперь решила». Вирджиль смеется, и мне обидно от его смеха. «Я уже не маленькая! – кричу я и набрасываюсь на него с тычками и щипками. – Ты сам говорил, мне надо подрасти! Я уже взрослая! Я уже подросла!». «Спокойно, спокойно, куколка! Ты же меня убьешь, - он перехватывает меня за руки и притискивает к себе. – Что за игра на этот раз?». Я удобно устраиваюсь головой на его плече, чувствуя себя счастливой и спокойной, и говорю: «Давай устроим помолвку? Я читала, что когда люди влюблены, они устраивают помолвку. Или ты меня не любишь?». «Конечно, люблю, глупышка, - он ерошит мне волосы. – Но с помолвкой не надо торопиться. На свете много красивых и добрых юношей. Кто-то понравится тебе очень сильно – и тогда можно будет устроить помолвку». «Не хочу других, - отмахиваюсь я. – Я хочу замуж за тебя. У нас будут дети, - начинаю я фантазировать, и с каждым словом эта игра увлекает меня всё больше и больше, - много детей. Здесь все будут играть, качаться на качелях, бегать с мячом… Здесь будет весело». Вирджиль гладит меня по голове и вдруг прижимает ладонь к моей макушке. «Что ты делаешь?», – спрашиваю я с любопытством. «Не бойся, - говорит он ласково, но глаза грустные. – Ты ничего не почувствуешь»...
Воспоминания летели и летели – сыпались мне в голову ворохом, как осенние листья с ветвей, когда дует ураганный ветер. И чем больше было этих настоящих воспоминаний, тем дальше уходили воспоминания фальшивые. Ещё вчера мне казалось реальным, что когда-то я слушала, сестру Ребекку, нараспев читавшую балладу о белом шиповнике, а сейчас знала, что балладу читала сестра Тереза, и я, слушая её, смотрела в окно – скучая, мечтая оказаться не в классе, а за стенами пансиона, на воле, где цвел настоящий белый шиповник и липовые аллеи утопали в цветах.
…«Леди Эмилия! Отзовитесь! Леди Эмилия!» - бегают по монастырскому двору сестры, а я сижу на дереве и стараюсь не смеяться слишком громко. Когда беготня и суета монахинь надоедает, я бесстрашно встаю на цыпочки, держась за ствол, вытягиваю шею, чтобы увидеть излучину реки, город, который так манит… Почему манит? Потому что я должна найти кого-то… Только кого – не помню… Ведь я – сирота, у меня никого нет на свете, тогда почему же… почему же… «Леди Эмилия! – сестра Кларисса стоит под деревом, воинственно уперев руки в бока. – А ну, извольте спускаться! Вы наказаны! Будете переписывать сто раз молитву святой Клер! Вам ясно?». Чтобы подразнить ее (всё равно ведь наказали), я делаю вид, что падаю – повисаю на ветке и жалобно кричу. Матушка Бевина, заметив это, кричит ещё громче, а сестра Кларисса бросается спасать - точнее, бестолково мечется внизу, пытаясь меня поймать. Я весело хохочу, подтягиваюсь на руках, сажусь верхом на ветку – и, конечно же, рву подол форменного платья, зацепившись за острый сучок. Настоятельница перестает кричать, на мгновение теряет дар речи, а потом грозится на весь сад: «Перепишите молитву тысячу раз! И слезайте сейчас же, леди Эмилия!»…