– Ее сильно укачало, и я отвел ее в сад подышать свежем воздухом.
– Надеюсь, ей не слишком плохо? – обеспокоенно спросил Эван, – может, предложить ей немного виски?
– Папа, – в сердцах сказал Брюс, но с улыбкой на лице, – опять ты со своим виски!
– Виски, сынок, еще никому не навредил. И мне не терпится познакомиться с ней. Это, наверное, вторая или от силы третья девушка, с кем ты меня знакомишь, правда, двух предыдущих ты приводил домой, когда учился еще в школе.
– Виктории об этом совсем необязательно знать.
Эван только хмыкнул и, открыв дверь на распашку, пропустил сын в дом.
В коридоре все осталось таким же, как и до смерти мамы Брюса. Тусклое освещение не позволяло оценить масштаб запущенности дома в полной мере, но все же признаки все усиливавшегося упадка были на лицо: трещины на потолке, отклеившиеся обои, пыль и коробки со старыми, ненужными вещами, расставленные повсюду.
– Да, уборку ты тут давно не делал, – оглядевшись, сказал Брюс отцу.
– Мне этот хлам не мешает, – ответил Эван, идя дальше по направлению к гостиной.
Брюсу вновь стало не по себе. Он занимался реставрацией чужих домов, в то время как дом его родителей разваливался в буквальном смысле по частям. Ему просто необходимо предпринять что-либо для его восстановления здания и его интерьера и уговорить отца переехать к нему хотя бы на время ремонта.
Брюс прошел в весьма зашарпанную и увядавшую гостиную. Эван уже разливал виски в два стакана и, отставив бутылку, любезно предложил один стакан с янтарного цвета напитком Брюсу, а второй взял сам.
– Не рановато ли мы начинаем? – спросил Брюс, с укором посмотрев на отца.
Эван только улыбнулся и сделал глоток, даже не поморщившись, словно в стакане был яблочный сок, а не сорокаградусный алкогольный напиток.
– Как ты вообще поживаешь, па? – спросил Брюс, присаживаясь на диван и с тревогой глядя на своего старика. За полгода, что он не видел его, Брюсу показалось, что отец несколько сдал: похудел, на лице прибавилось морщин, а некогда ярко-голубые глаза потускнели и стали блекло-серыми.
– Как сам видишь, – ответил Эван, пожимая плечами, – конечно, с тех пор как твоя мать покинула меня, жизнь потеряла для меня краски, но я держусь, сынок. Не к чему печалиться о таком старике, как я. Я прожил хорошую жизнь. Лучше расскажи, как у тебя дела.
Эван всегда уходил от разговоров о себе, когда это казалось возможным. Он не любил такие темы, поскольку они были неразрывно связаны с его отошедшей в мир иной женой Лизой, о чьей смерти он и сейчас старался не слишком часто говорить, дабы не бередить так и не зажившую рану в своем сердце. Ему проще было представить, что Лиза просто уехала в долгое путешествие и в скором времени вернется. В такое верилось легче, нежели в смерть и в то, что он больше никогда ее не увидит.