Кукушка на суку. Акт второй (Skolorussov) - страница 34

Я долго слушал этот «плач Ярославны», но в конце концов не вытерпел:

– Хватит ныть. Всё будет хорошо.

– Не будет. Ничего не будет! Мы сдохнем здесь. Сдохнем.

– Если ты будешь валяться и реветь – то точно сдохнем. Пока не стемнело нам по свежему следу надо вернуться к той точке, где мы сбились с пути. После песчаной бури наши следы, как на ладони. Ещё ничего не потеряно.

– Всё потеряно, всё. Нам не выбраться отсюда никогда. Это замкнутый круг, ловушка.

– Пошли, говорю!

– Иди куда хочешь.

– Ты здесь останешься?

– Да!!! Здесь!!! – истерично прокричала Виола и тут же заныла старую песенку: – Мамочка, помоги! Мамочка!

Я не вытерпел и зло съязвил:

– Не правильно взываешь. Надо так: папочка, пришли самолёт! Папочка!

Подействовало. Она неожиданно вскочила и побежала за мной с явным намерением сделать больно.

Не будь дураком я рванул от неё по нашим следам, призывно подзадоривая:

– А говоришь, что уже всё, сдохла. Вон ещё сколько сил!

– Я тебя убью!

– Сначала догони!

Хитрость работала недолго. У Виолы быстро кончился бензин, и она опять уткнулась головой в песок. Да, выглядела моя попутчица не очень. Пустыня быстро меняет облик человека. Гламурный костюмчик уже напоминал старую потрёпанную тряпку, космы сбились в кучу. Жара и ветер иссушили её лицо, руки и ноги. Она уже ничем не напоминала ту уверенную в себе, нагловатую, ярко разукрашенную девицу, которую я увидел в аэропорту. Это было всего-то три дня назад. Три дня прошло. Всего три дня. Мне её было нестерпимо жаль. А себя? Себя, естественно, тоже. Но её сильнее. Когда она отдышалась от погони, я предпринял ещё одну попытку заставить девушку двигаться в нужном мне направлении:

– Змея! Виола! Змея!

Но она не повелась на мои провокации. Несостоявшаяся кинозвезда с трудом оторвала голову от земли и пролепетала потрескавшимися в кровь губами:

– Ненавижу эту пустыню, ненавижу змей, пауков и скорпионов. Но тебя, Лемешев, я ненавижу больше всего.

Она вновь уткнулась в песок и затихла. Я просидел рядом с ней часа два, накрыв её голову куском своей футболки. Второй кусок был намотан в виде чалмы на мою голову. Больше всего я боялся получить солнечный удар. Тогда всё, полный абзац. Шансов на выживание не будет. Их и сейчас осталось не много. Силы таяли с катастрофической быстротой. Очень хотелось есть. Но больше всего хотелось пить. После того, как мы вышли, я пил совсем мало, строго экономя воду. Да и Виоле не особо позволял прикладываться. Тем не менее в полуторалитровой бутылке воды оставалось уже менее трети объёма. Ладно, сейчас она отлежится, отдохнёт, и мы двинемся дальше. Вернее, не дальше, а назад по своим следам. Как я умудрился? Уму непостижимо. Если бы кто-то сказал, я бы не поверил. Какое-то затмение разума. Или козни дьявола. Точно. Он злорадно так хихикает, наблюдая за нашими страданиями и напрасными потугами спастись. Ничего, всё будет хорошо. Надеюсь, Виола уснула. Это придаст ей сил. Дышит она, во всяком случае, так, как будто спит. А мне нельзя спать. Я сидел и наблюдал за тем, чтобы к девушке не подполз какой-нибудь ядовитый паук, или змея. Она лежала прямо на земле, поэтому водительское сидение, которое я уже задолбался таскать, было поставлено мной на торец. Приходилось придерживать его в таком положении, чтобы тень от этой штуковины накрывала всё тело девушки. Ничего, всё будет хорошо, всё будет хорошо. Мы или выберемся сами, или нас найдут. Это всегда так бывает: бьёшься, бьёшься в закрытую дверь, а затем оказывается, что в здание можно попасть только с чёрного входа. Просто объявление об этом забыли повесить. Мне нельзя здесь сдохнуть. Я должен выжить и найти Жанну. Жанна, где ты сейчас? Что делаешь? Помнишь ли ты меня? Даже если не помнишь, я обязан добраться до этой проклятой Швейцарии. Вот ведь чертовщина какая: в пустыню Казахстана, в сердце этой пустыни, попасть легче, чем в центр цивилизованной Европы. Хотя, казалось, сядь в самолёт и фьють: через три часа ты в Берне. Эх, как же мне выбраться из этой проклятой жизненной трясины? Как? Вытаскиваешь левую ногу, а правая уже скрылась в болоте. Вернее, в зыбучих песках. О, кто-то едет. Точно! Разукрашенные машины, облепленные фонарями и фарами, мчались во весь опор прямо на нас. Это явно какие-то автогонки, типа Париж – Дакар. Головные машины быстро приближались, поднимая в воздух огромные клубы пыли. Главное, чтобы они нас увидели и не закатали наши тела в песок. Чёрт! Я вскочил и стал махать руками. Это страшно! Пронёсшиеся мимо спортивные кары и грузовики подняли в воздух тучи пыли не меньше, чем вчерашняя буря. Всё вокруг закрыл песок. А машины всё летели и летели. Некоторые проносились буквально в сантиметрах от нас. Я продолжал прыгать и махать руками, хотя прекрасно осознавал, что всё бесполезно: в такой пылюге водителю нас ни за что не увидеть. Оставалось только одно – молиться. Поняв, что от меня ничего не зависит, я в отчаянии свалился пластом, закрыл глаза, уткнулся лицом в горячий песок, зажал голову руками и стал взывать к богу: «Господи помоги, господи помоги… Я никогда больше не буду грешить и забывать о тебе. Я стану богобоязненным и праведным. Может даже, постригусь в монахи. Только спаси меня и эту невинную девушку. Господи помоги, господи помоги, господи помоги. Отведи своим могучим перстом погибель от нас. Погибель в этой страшной жаркой пустыне. Неожиданно из клубов пыли вынырнул спортивный мотоцикл и с разворота затормозил прямо перед нами. Мотогонщик обратился ко мне странным, уставшим, но очень высоким голосом: