— Как тебе кабинет? — мужчина в серой рубашке улыбнулся мне.
— Шкафов много, но в целом мило.
— Я думал, то было твоим желанием.
— Нет, так решила обставить кабинет Анжела, точно зная, что мне это не понравится.
— Зачем она это сделала? — подступил ко мне.
— Думаю, хотела доказать свою нужность, — жестом показываю на кабинет. — Наглядно показать, что есть вещи, которыми мне совсем не обязательно заниматься самой. Что мне достаточно ее просто попросить.
Кроме того, она неспроста заговорила со мной о Джоне и о том, как он высказался о моем отношении к корреспонденции. Мелочь, конечно. Но этим она кое чего добилась. Своеобразным способом, почти намеком показала на чьей она стороне. Права я или нет, что ж, увидим.
— Спасибо за цветы, кстати. Ты мне раньше их никогда не дарил.
— Дарил.
Задумалась, покопавшись в воспоминаниях, и все-таки спросила:
— Когда это?
— Перед совместным полетом в Юдеско. Их тебе доставил курьер.
— Пятьдесят шестой год? — выдохнула я, с претензией посмотрев на него. — Ты вспомнил пятьдесят шестой год!? Серьезно?
У Хэнтона очень серьезный взгляд.
— Я была твоей любовницей, Джон.
— Мы говорили о том, дарил ли я тебе прежде цветы. Мы выяснили, что дарил. В этом вопросе год и то, кем мы приходились друг другу не главное.
— Как скажешь, — со странным выражением лица капитулирую под железным аргументом, не особенно желая соглашаться с ним.
— Уже была у Томпсона? — спросил Джон, вынув портсигар из кармана брюк. Подошел к окну.
— Нет, я пока опасаюсь спускаться к нему.
— Что? — не понял он, обернувшись. — Почему?
— Это его третий переезд за год! — отлипнув от стола, объясняю я. — Он на втором едва держал себя в руках.
— Его начальник — ты, — напомнил Джон.
— Знаю. Но все равно не хочу попасть под раздачу!
Хэнтон странно смотрел на меня. Кажется, пытался понять шучу я или серьезна. И я сказала:
— Думаешь, ему будет не все равно, кто перед ним, секретарь или начальник? Он взорвется как атомная бомба.
Тот сдвинул брови.
— Да как ты раньше дела вела?
— Томпсон такой же человек как ты и я, со своими привычками и характером. Я уважаю это в нем, равно как ты уважаешь Джеферсона, принимая и прощая ему некоторую вспыльчивость и своенравность. Томпсон для меня, равно как и Джеферсон для тебя, ни кто угодно, — подступила к нему, расстегнув верхнюю пуговицу его рубашки. — Понимаешь?
На губах Джона растянулась понимающая и одновременно с тем хитрая улыбка.
Когда расстегнула следующую пуговицу, он спросил:
— Не знал бы тебя, решил, что так ты пытаешься отстоять Томпсона.
— Зная тебя дорогой, ты вполне можешь от Томпсона избавиться, как это случилось однажды с «Интера мотор». Я бы хотела этого избежать.