Никакого представления о царских библиотеке и архиве, как таковых, Осипов при этом не имел. «Сундуки до стропу» неизвестно с чем, неведомая «поклажа», бог весть когда и кем и ради чего туда запрятанная,— вот та кремлевская тайна, относительно которой умирающему другу был дан обет молчания.
Миновало уже пять лет со дня смерти Макарьева в 1697 г., но и в голову Осипову не приходило нарушить священный обет. Однако все его мысли были в Кремле, с загадочными подземными сундуками. И когда в 1702 г, Петр повелел расчистить от жилых домов, церквей и монастырей значительную площадь Кремля и неотступно копать глубокие рвы для фундаментов будущего Арсенала, Конон Осипов был тут как тут, пристально наблюдая за ходом земляных работ.
По-видимому, дьяк Макарьев в момент исповеди Осипову локализовал тайник, которым он прошел, и теперь Осипов точно знал, в каком направлении «рвы» могут на него «найти»,
Действительно, траншея, перпендикулярная Алевизовской кремлевской стене, наткнулась на тайник, на его плитяное плоское перекрытие, оказавшееся на метр ниже дна осиповского «рва».
По личным наблюдениям и из информации знакомых рабочих Осипову было точно известно, что значительная часть тоннеля разрушена и заполнена белокаменным, на крепчайшем растворе, устоем Арсенала. [...]
И вот прошло уже свыше двух десятилетий, а пономарь все еще свято хранил тайну про себя. На 21-м году «колебнулся» и решил тайну поведать миру в лице царя Петра.
Какие соображения или какое стечение обстоятельств могло заставить его сделать это, мы можем только догадываться.
По-видимому, на Осипова глубочайшее впечатление произвел пример «черкешанина Михайловского», родом из г. Новый Мглин, очутившегося в аналогичных с Осиповым обстоятельствах. Михайловскому была поведана тайна клада Мазепы в Батурине и месторождений серебра и золота на Украине. Михайловский об этом написал поношение царю Петру в 1718 г.(1) Царь велел безотлагательно организовать проверочную экспеди-
132
цию, о результатах которой московский архивный документ не сообщает*.
«ДОНОШЕНИЕ»,Пример Михайловского произвел неотразимое по силе впечатление на Конона Осипова. Последний усомнился в целесообразности хранения кремлевской тайны до гробовой доски. Как и названный «черкешанин», он решил поведать свою тайну [...] царю. Но до бога высоко, до царя далеко. Осипов решил прибегнуть к посредничеству. Долго думал, кого избрать в посредники. Наконец, остановился на Преображенском приказе, на его главе, «страшном» Ромодановском(2). Последнему он изложил устно всю правду, рассказал обо всем, что поведал ему умиравший дьяк. Ромодановский, по-видимому, дал рассказу Осипова полную веру, так как тотчас собрался в Петербург к царю. Конечно, нет твердых данных утверждать, что побудительной причиной к отъезду было только услышанное; история говорит, что у Ромодановского на это были и другие соображения, все же нельзя отрицать большой доли влияния на экстренный отъезд Ромодановского и сообщения о новооткрытом кремлевском тайнике. Сначала обрадованный пономарь с нетерпением стал ждать результатов своей измены покойному другу. Ждал год и два, и целых четыре, а от Ромодановского ни слова.