— Дмитриева оскорбила Королёву! — злобно ответил Степанов. Хотя, нет, не ответил. Почти выкрикнул, все еще боясь посмотреть в лицо директору.
— И вы, Анатолий, считаете, что это вам дает право поднять руку на девушку? — директор склонил голову набок, будто стараясь заглянуть Степанову в лицо.
Толян молчал. Краем глаза я видела, как гневно раздувались его ноздри. О, да. Он считает, что за это на меня можно не то, что руку поднять! Да за это меня следует на костре сжечь! Да-а-а… Любовь зла! Полюбишь и… Королёву! А та — Наумова! А тот — меня. А я?
Дурдом.
В моем кармане коротко зажужжал телефон. Догадываюсь, кто это. Прямо как почувствовал, что я о нем думаю.
— Молодые люди, вы в курсе, что любые подобные случаи под запретом в нашем лицее и строго караются исключением? — вздохнув начал директор, а внутри меня все опустилось. Чем? Исключением?!
Мы все, не сговариваясь, переглянулись. Теперь Степанов не выглядел таким злобным. Скорее напуганным. Взгляд Паши оставался все таким же решительным, а вот Ника стала стараться усерднее, начав тихонько подвывать.
— Вы учитесь в элитном учебном заведении, — спокойно продолжил директор, переплетя пальцы, по очереди оглядывая нас, почему-то каждый раз задерживая взгляд на мне. — И я не могу оставить это вопиющее нарушение правил поведения, да и просто гуманности по отношению друг к другу, безнаказанным. Мне, как директору, следует исключить вас всех, четверых, чтобы показать всему учебному заведению, что подобным разборкам не место в стенах лицея!
Я сглотнула в предвкушении ожидавшего нас приговора. Мама убьет меня. Папа убьет меня. А брат убьет и меня, и всю нашу компанию…
— И подумайте, кому вы нужны за три месяца до выпуска, исключенные за нарушение лицейских правил? — Алексей Александрович снова пригладил светлые волосы рукой, а потом, откинувшись на спинку кресла, со скучающим выражением лица посмотрел в окно. — Пока я не стану выгонять вас. Но наказание вы за это понесете соответствующее. И, естественно, один ваш даже самый незначительный проступок, и я подписываю приказ об отчислении. Конечно же, Лидия Владимировна оповестит ваших родителей о случившемся.
— Алексей Александрович, — снова взвыла Ника, и директор на этот раз все-таки дал возможность ей высказаться. — Я не понимаю, в чем моя вина?! — с придыханием жаловалась она, роняя крокодильи слезы на коленки. — Это меня оскорбили! Я не… Я… — она в голос разрыдалась, а потом, проведя рукой по мокрым глазам, на удивление не размазав косметику (водостойкая, что ли?!), она четко проговорила: — Я — жертва!