А я даже собственные мысли под контроль взять не могу. Слабачка.
«Двадцать пять, двадцать шесть… На магистральных пульса нет…»
Как я работать-то собираюсь, если задыхаюсь при одном только воспоминании о той аварии? Если бы кто сказал, как мне взять себя в руки?
Дойдя до раздевалки, я снимаю с вешалки черный пакет и направляюсь обратно, к лестнице.
«Фибрилляция».
Я помотала головой, пытаясь выгнать из нее вчерашнюю ночь.
«Убрали руки».
Звук разряда дефибриллятора вспышкой щелкнул в моей голове. Будто на автопилоте я дошла до кабинета химии и медленно постучала в дверь.
«Двадцать пять, двадцать шесть…»
— Заходите, Дмитриева, — раздался голос химика, то ли наяву, то ли снова в моей голове. Я раскрываю дверь и, зайдя в класс, достаю халат из пакета. Развернув его, я непонимающе осматриваю изрезанную выпачканную ткань своего некогда белого халата.
По классу разносятся сначала редкие смешки, постепенно все противнее. Я растерянно сжимала в руках халат с порезанным в мелкую бахрому краем и спиной, изрисованной кислотной аэрозолью. Потом оглядываю класс, встречая насмешливые взгляды других учеников. Кто-то с трудом сдерживает смех, кто-то выглядит таким же шокированным, как и я, а кто-то злорадно улыбается.
А потом, увидев гневный взгляд Лебедева, которым он окинул присутствующих, я просто молча надела халат и прошла к своему месту, как ни в чем не бывало.
— Димон, в хиппи подалась? — не удержался вдруг Толик.
«Двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять…»
— Степанов, тебе слова не давали, — холодно сказал Дмитрий Николаевич. — Это вам с рук не сойдет. Пишем на листочках число, свои имя и фамилию.
Меня бросило в жар. Голова закружилась, а на глаза навернулись слезы. Я засунула руки в карманы халата и почувствовала под пальцами что-то мокрое и вязкое. Достав руки под аккомпанемент дружного гоготания класса, я равнодушно посмотрела на мокрую землю, в которой они испачкались и которой были напичканы карманы моего халата.
«Двадцать девять, тридцать»
Класс откровенно ржет над чьей-то гениальной шуткой. А я вопросительно смотрю на химика, чье лицо внезапно стало абсолютно непроницаемым. Вместо злости — ноль эмоций. Это плохо. Очень плохо.
— Исаева, будь добра, пригласи Лидию Владимировну, — спокойно проговорил он, и Аня, счастливая, что химик обратился именно к ней, поспешила исполнить его просьбу. Класс замер, а я, получив одобрительный кивок от Лебедева, встала, подошла к раковине и стала смывать с рук землю. Затем, обернувшись, я увидела, как он снял с себя свой халат и, по прежнему, скрывая всякие эмоции на своем лице, протянул его мне. Я, немного помедлив, стянула с себя испорченный халат и засунула руки в рукава учительского, который он услужливо развернул для меня. И перед тем, как отпустить халат, он незаметно сжал мое плечо.