Господи, да в этом году она просто превзошла себя.
— Да, тогда увидимся, — говорит Кейр, кладя руку мне на плечо, прежде чем покинуть квартиру вместе со всеми. Я слышу их смех и болтовню, пока они все спускаются по лестнице.
Затем закрываю дверь и почти падаю на нее спиной.
Я счастлив.
— Кайла, любимая, — говорю я ей срывающимся голосом. — Не могу передать что это значит для меня.
Она нежно улыбается и подходит ко мне, обнимает за талию, а затем кладет подбородок мне на грудь, глядя в глаза.
— Кажется, я знаю, малыш.
Я отрицательно качаю головой.
— Ты думаешь, что знаешь, но, честно говоря, никакие слова не могут описать то, что я чувствую, и даже не уверен, что смогу попытаться.
— А тебе и не надо пытаться, — говорит она, закрывая глаза, когда я обхватываю ее лицо ладонью. Она выглядит такой хрупкой в моих руках. — Я знаю, — шепчет она.
— Ну, если у меня не хватает слов, всегда найдется другой способ.
Ее глаза расширяются, на этот раз нежность исчезла. Она сменилась похотью.
— О, я знаю. Я на это и рассчитывала.
Я ухмыляюсь ей, чувствуя, как возбуждаюсь от одной только мысли о том, что собираюсь сделать. Еще несколько секунд назад я чувствовал себя измученным от всех неожиданностей и разговоров, но теперь адреналин начинает течь по венам, заряжая организм, заставляя меня чувствовать себя так, словно я вот-вот выйду на поле для регби, что часто бывает, когда я собираюсь затрахать свою любимую до одурения.
Я наклоняюсь, держа ее лицо в руках, и страстно целю. Затем беру ее на руки и несу в спальню, пинком закрывая дверь.
Кайла
Лаклан швыряет меня на кровать, как тряпичную куклу, и я радостно подпрыгиваю.
Мне охрененно нравится, когда у него появляется этот взгляд, напряженность нарастает, словно он собирается выпустить зверя, его вены вздуваются, ноздри раздуваются. Все, что ему нужно сделать, это посмотреть на меня, и я уже чертовски мокрая от понимания, что меня ждет нечто грубое и дикое.
Он стоит у изножья кровати и стягивает футболку через голову, демонстрируя свои замысловатые татуировки. Его мышцы все еще большие после тренировки, пресс напряжен. Я восхищаюсь его телом, как и всегда, потому что, когда ты сложен, как гребаный Бог, почтение – единственный выход.
А я... ну, я боготворю его.
Служу ему всеми возможными способами.
Но что-то подсказывает мне, что сегодня прислуживать будут мне.
— Снимай свою долбаную одежду, — рычит он, его акцент становится заметнее, — или я сорву ее с тебя.
Поднимаю бровь.
— А может я предпочитаю второй вариант?
— Тогда попрощайся со своими трусиками.