Продолжая играть с соблюдением вех предписаний, я стала вплетать в ступающую по кабинету твердым, нерушимым шагом сарабанду мелодию собственной души. Она несла в себе легкую прохладу и успокоение. Я представляла, как кладу на старую рану лекарство из растертых трав, неуловимо пахнущих мятой. Изумрудная смесь ложится толстым слоем, покрывая всю поврежденную поверхность, охлаждает воспаленные покровы, истекает целебным соком прямо вглубь, принося силу и снимая напряжение. Я представила, что моя мелодия сама становится соком, проникает в кровь и стремится по артериям к сердцу — изможденному, измученному, неровно бьющемуся сердцу, которое так истосковалось по покою.
Неожиданно для меня, хотя вполне закономерно, судя по нотному стану, оканчивающемуся двумя вертикальными полосами, мелодия подошла к своему завершению, так и не позволив достигнуть конечной цели. Слишком много времени было потрачено на концентрацию и ее удержанию, все же у меня было еще удручающе мало опыта.
После того, как последние звуки сарабанды затихли, я не удержалась и посмотрела на партнера по ансамблю. Грейнн Бойл, к моему удивлению, прожигал меня пристальным и очень злым взглядом. Желваки на его скулах даже не плясали, а мелко вибрировали, суженые глаза сверкали гневными вспышками.
— Адерин, что ты себе позволяешь? Позволь тебе напомнить, студентка второго курса, что ансамблевые уроки подразумевают совместное влияние одинаковой направленности на общую аудиторию, а не друг на друга, — тон Бойла был спокойным, но в глубине голоса молодого человека рокотал вулкан.
Первой моей реакцией на его вопрос стало удивление. Неужели он так просто почувствовал мое вмешательство? Ведь я старалась быть предельно осторожной и собственную мелодию направляла по тонкой ниточке, почти паутинке. Да даже если он и почувствовал воздействие, не мог же он определить его направленность, ведь для этого нужно быть либо весьма подкованным в теоретическом плане, либо не раз на себе испытать работу слышащего. В талмудическую опытность Грейнна Бойла мне не верилось. Тогда неужели…
Мысли смешались в змеиный клубок, не давая в себе разобраться. Да и времени на разбирательства в их хитросплетениях у меня не было: стальные глаза гневно сверлили во мне невидимую дыру.
— Я пытаюсь избавить наш ансамбль от излишней и нервирующей напряженности, — спокойно, но с долей настороженности ответила я.
— А в нашем ансамбле присутствует напряженность? — неизвестно зачем уточнил он, продолжая неотрывно смотреть мне в глаза.
— А ты этого не заметил? — Изогнув бровь, поинтересовалась я, уверенная в обратном. Такое только абсолютно слепой не заметит — здесь не только дара оллама не нужно, но и музыкального слуха, все невооруженным взглядом видно.