Я перевела заинтересованный взгляд на девушку, та ответила мне точно таким же. Среднего роста, темноволосая, с задорно блестящими глазами и хитрой улыбкой. Неужели слышащие бывают такими… беззаботными?
— Приятно познакомиться, метресса Каэлеа, — произнесла я, чем вызвала непонятную гримасу на лице своего нового преподавателя. Я что-то не так сказала?
— Нет-нет-нет! Никакой метрессы и уж точно никакой Каэлеи! — запротестовала девушка. — Зови меня Каэли. И на ты.
— Но… — я в замешательстве перевела взгляд обратно на мэтра Муррея.
Тот кивнул и усмехнулся:
— У Каэли своеобразная манера работы. Советую следовать ее указаниям, как слышащая она очень сильна, — с такими словами мужчина оставил нас в кабинете одних, чтобы не мешать занятию.
Я проводила его взглядом, после чего вновь повернулась к Каэли. Та снова улыбнулась.
— Итак, Адерин, насколько я понимаю, у тебя проблемы с контролем потока эмоций окружающих тебя людей и управлением им, верно?
— Верно, — кивнула я.
— Значит, я покажу тебе как с этим справляться, — легко определила план грядущего занятия девушка.
— Это было бы просто замечательно, — не сдержав проблеска надежды в голосе, ответила я, чем вызвала странный взгляд карих глаз: Каэли будто заглянула мне в самое сердце и с сочувствием погладила маленькой ладошкой сжавшуюся там в комочек маленькую девочку.
От пришедшей в голову аналогии я вздрогнула, а глаза нового преподавателя снова уже привычно засверкали озорством.
— Чему тебя учил мэтр Муррей? — поинтересовалась она.
— Во-первых, ставить стабилизирующие блоки, иначе я не смогла бы здесь находиться. Первое время я вообще ходила в перчатках и боялась прикасаться к твердым поверхностям, — откровенность далась мне неожиданно легко. Хотя с кем мне еще делиться сокровенным, как не с человеком, который лучше меня знает особенности нашего дара?
— Подожди… А как же ты справлялась без блоков до поступления в Консерваторию? — задала другой вопрос Каэли, в ее глазах засветился исследовательский интерес.
— В моей жизни была только моя музыка, — грустно улыбнулась я, вспоминая, — никаких концертов, музыкальных салонов. Отец запретил прислуге в доме даже мурлыкать себе под нос в моем присутствии: мне моментально становилось дурно.
— Как же ты тогда училась игре на своем инструменте? Ведь у тебя должен был быть учитель, — девушка не сводила с меня глаз, будто впитывая каждое слово.
— Меня учила мама. Ее музыка дарила мне только радость, как потом и моя собственная. Казалось, что она дарит исцеление после всех тех неприятных вибраций, которые оставляли на коже неприятный зуд, — я грустно усмехнулась, — Первое время отец даже водил к нам в дом докторов, пытался понять, что не так с моей кожей, но те единогласно твердили, что я абсолютно здорова. Мне кажется, они считали его чересчур тревожным, слишком озабоченным здоровьем дочери.