Он закричал.
Лес выглядел как декорация из фильма ужасов. Шатёр разбили прямо напротив него. Рабочие распяли на стальных опорах купол, разрисованный в стиле батик, и перетянули стилизованными под цепи тросами.
Хотя монтажные работы ещё не закончились, труппу разместили в шатре. Внутри гулял ветер. Обогреватель вонял палёным. Герман проводил ночи без сна, мечтая, чтобы опоры рухнули.
Он был не в себе с тех пор, как они с братом поменялись местами, просыпался с ощущением, что их расчленили и сшили, как попало.
В стане Кукольника, не в ладах с собственным телом, Герман чувствовал свою изоляцию от мира как никогда остро. У многих из товарищей по несчастью отсутствовал разум. Их речь была лиственно-шелестящая, под стать существованию. Герман не пытался их различать, и мало-помалу все они слились в одно маловыразительное лицо. Он надеялся бежать, заручившись поддержкой кого-нибудь из рабочих, но те не разговаривали с близнецами.
Единственный, с кем удалось наладить подобие контакта, был Палочник Первый. С ним иногда случалось просветление. Во взгляде расходились тучи и брезжил разум. Тогда Палочник повторял:
– Что бы вам ни казалось, помните: на самом деле это затянувшаяся и очень реалистичная галлюцинация. Вы просто не можете этого осознать. Заставьте себе понять, что всё вам только кажется.
– А у тебя получилось? – спросил Герман однажды.
Палочник покачал головой, и больше они к этой теме не возвращались.
За неделю до представления за близнецами пришла устроительница шоу, правая рука Кукольника и его сестра, ещё нестарая, но некрасивая женщина и швырнула им под ноги пакет. Герман его не поймал, а Сергей – даже не пытался. Координация их движений была нарушена, нервы расстроены.
– Меряй.
Приказ прозвучал как удар плети, которой сестра Кукольника подпоясывалась вместо ремня и по, слухам, пользовалась по назначению при первой возможности. Женщина подчёркнуто обращалась к близнецам на «ты».
В пакете лежало изделие из грубой ткани, вроде мешка с прорезанными в нём отверстиями для голов. Оно было сшито вручную хирургической леской. Герман поцарапал об неё щёку, одеваясь. Он с неожиданным пылом подумал, что никогда больше не будет цепляться к брату, если они отсюда выберутся. Пусть шьёт что хочет.
Рассказывая, где близнецы должны стоять во время шоу и что говорить, женщина щёлкнула пультом от прожектора. Герман захлопал ресницами в кругу бледного света.
– А на шоу будет отопление? Мне холодно.
– Тебе и должно быть холодно, чтобы ты дрожал. Если не будешь выглядеть несчастным, то зритель, чего доброго, решит, что тебе живётся лучше, чем ему. Зритель платит, чтобы поглядеть на кого-то ущербнее себя, а не наоборот.