Вдохновившись, молодая женщина привлекла к подготовке праздника всех гостей. Дон Амедео выбирал оркестр и репертуар. Дон Диего занялся украшениями, проявляя тонкий вкус и умеренность. Дон Альфредо увлекся кухней, изучая местные рецепты приготовления блюд в фиговых и виноградных листьях. А дон Каприцио оказался непревзойденным каллиграфом, и развлекал себя, подписывая приглашения для важных граждан долины.
Принц же не отходил от Иржины, снимая с ее плеч изрядное количество мелких забот. И надо же было такому случиться, что именно на празднике она вдруг осознала, что… привыкла к этому! К его поддержке, предупредительности, к тому, что он всегда где-то рядом и абсолютно не мешает ей заниматься своими делами.
При этом Ричард не потерял ни капли своей мужской харизмы. Он по-прежнему начинал утро с разминки, устроив в саду уголок из вкопанных в землю бревен, перетянутых канатами, словно снасти корабля. Перед обедом сопровождал ее верхом в долину, или фехтовал с донами, а вечером гулял с Иржиной в саду, или приглашал ее на танец, если сестра Нонна соглашалась сесть за фортепьяно.
Праздник был в разгаре, когда к принцу прискакал гонец, и он отошел от герцогини буквально на несколько минут. За это время молодая женщина успела покачнуться на прежде устойчивых каблуках, пролить на платье липкую сангрию, зацепить мантильей светильник, и наконец, разрыдаться от того, что все это случилось в такой момент, когда рядом не было никого, кто мог бы ей помочь.
Нет, благородные доны присутствовали на празднике, но дон Альфредо бродил у столов, выслушивая комплименты искусству повара. Дон Диего кружился в танце с молоденькими селянками. Дон Амедео присел на бочонок рядом с оркестром и кажется, вина в нем было уже больше, чем в бочонке. А дон Каприцио внезапно возомнил себя тореадором, и теперь бегал вокруг крупного усатого трактирщика, размахивая плащом, и громко крича:
– Торро! Торро!
Отступив в тень стены, Иржина опустилась на холодный мрамор крыльца, завернулась в мантилью и тихонько рыдала, чувствуя себя бесконечно одинокой, несчастной и никому не нужной. Тут ее и отыскал Ричард. Молча поднял на руки, прижал к себе, и понес. Куда? Зачем? Рыдающей Иржине было все равно! Она упивалась слезами, впервые за очень долгое время, разрешая себе плакать, как слабая и ранимая женщина.
Принц принес ее к себе. Иржина не бывала в отведенных ему комнатах, но ощутила стойкий мужской запах кожи, сбруи, оружейного масла и цитрусовой воды. Ричард нежно опустил ее на постель, откинул мантилью и принялся сцеловывать слезинки, не обращая внимания на ее попытки отвернуться и спрятать лицо.