Призыв был объявлен, набор выполнен в кратчайшие сроки. Само собой, ради такой-то причины вперед выдвинулась элита Эллады, все прекрасные-могучие-мудрые, сплошной Голливуд в его лучшие дни. В общем, Нестор был опытным и старым, Агамемнон – властным, Менелай – обиженным, Аякс Большой – могучим, Аякс Малый – могучим, но просто меньше Аякса Большого, Паламед – мудрым (что легко оспорить), Диомед – неистовым, а остальные были как-то всего понемножку. К этой компании прилагалась масса безымянных солдат, которые вообще никого не интересовали. А вот чего не хватало у компании – так это хитрости, без которой на войне, как известно, никак, если ты не Геракл.
За хитростью, то есть, за Одиссеем, пришлось ехать на Итаку, где тот и царствовал. Но Одиссей же таки был хитрым. Правильно структурированной пятой точкой он быстро учуял, что его едут звать на войну, посмотрел на молодую жену Пенелопу и маленького сына и задался вопросом: «А вскую ли?!» Решение откосить пришло спонтанно и вдохновенно. Вопрос был за способом.
В те отдаленные времена сколиоз и плохое зрение как отмазки от великого подвига не катили. Неправильная ориентация как понятие у эллинов вообще отсутствовала (они могли еще и обрадоваться – мол, здорово, запишем тебе новую должность на полставки). Поэтому Одиссей остановился на неизбежном, вздохнул, сказал «Прощайте, тормоза и крыша» и начал чудесить.
Аэды стыдливо похоронили в веках, на чем там Одиссей отрывался, пока на Итаку не прибыла призывная комиссия в составе Агамемнона, Менелая и Нестора (усиленная Паламедом). Зато когда перечисленные прибыли, перед их глазами развернулась картина «Сеятель» (Ранний сюрреализм. Возможно, Дали.). Насвистывая что-то подозрительно похожее на «Наплявать, наплявать, надоело воевать…», Одиссей вспахивал поле упряжкой из вола и осла, обильно просаливая вспаханное.
- А нам оно надо? – логично усомнилась призывная комиссия, сходу отказавшись от попыток установить симптомы (напрашивалось только падение на голову царю Итаки мешка с чем-то очень тяжелым. С большой высоты).
И только мудрый Паламед мудро почувствовал, что симптом-то скорее всего – тяжелое отравление хитростью. Для доказательства злостного симулянства призывника мудрый Паламед положил в борозду перед плугом маленького сына симулянта. Расчет был на то, что здоровый и умный остановится, а сумасшедшие – они тотально своих сыновей от борозды не отличают. Одиссей, малость обалдев от такой логики, остановил плуг и тут же был призван годным для призыва.
В общем, царь Итаки согласился ехать на войну и обеспечивать поддержку хитростью. Паламед почувствовал на себе его, мягко говоря, многообещающий взгляд. И почувствовал, что мудрость, оно, конечно, хорошо, а скромность лучше.