— Они не дадут, — перебила я его. — Корышев не общается с семьёй.
— Даже я не знаю этого наверняка! — прошипел Карпенко. — А ты и подавно!
— Виталик, Корышев знает, что случилось с Максом!..
— Стоп! Дальше можешь не продолжать! Я не желаю слышать эту мистическую чушь про фантомный телефон! Меня не интересуют ваши с Бариновым идиотские подозрения! — совсем разъярился начальник. — Ты думаешь, я не проверил? Да, внятного алиби у Корышева на вчерашний день нет, но и того, что Серов к нему заходил, никто подтвердить не может. И никто не видел Корышева в том дворе на шестнадцатой линии, ни с рюкзаком Серова, ни без. И я только что посылал к нему на квартиру другую группу, и они обыскали всё ещё раз. Ничего не нашли! Нет на него ничего, кроме домыслов Баринова! А если ты будешь продолжать мутить воду, твоей ноги здесь не будет, и Эрик мне не указ! В конце концов, тут за всё отвечаю я, а не он! Это ясно?
Я молчала.
— Я спрашиваю, ясно?!
— Да, Виталий Сергеевич.
— Замечательно. Я рад, что ты такая понятливая, — процедил Карпенко сквозь зубы и пошагал обратно в штаб.
Конечно, неприятностей на высоком уровне никому не хочется. Но, похоже, Виталика только это и заботило. И даже наплевать ему, что мы с Бариновым кикимору мучили. Не будь Корышев сыном известного человека, не было бы столько шума и пыли. Поэтому, глядя в спину удаляющемуся Карпенко, я искренне пожелала ему нарваться на неприятности, на те самые, которых он боится.
Постояв немного в пустом дворе, я побрела обратно в подвал.
Спустившись вниз, я услышала сдавленные женские рыдания, и не откуда-нибудь, а из каморки для коконов.
Открыв дверь на звук, я увидела картину довольно неожиданную.
На деревянном топчане-раскладушке, застеленном парой старых байковых одеял, сидели в обнимку Эрик и Вероника. Эрик был в ярости, а Вероника, спрятав лицо у него на груди рыдала так, что и камень бы заплакал.
Я вытаращила глаза, Эрик призывно махнул мне рукой. Я вошла и прикрыла дверь.
— Что случилось?!
Услышав мой голос, Вероника отпрянула от Эрика и обернулась ко мне.
Справа в уголке рта у неё были в кровь разбиты губы, и уже разливался синяк.
— Ой… Ужас какой! — вырвалось у меня. — Кто тебя так?
Ничего не ответив, Вероника снова приникла к Эрику, который принялся рассеянно гладить её пышную кудрявую гриву.
Я вопросительно взглянула на Эрика.
— Кто?
— Говорит, никто, — с отчаянной гримасой отозвался Эрик. — Будто бы на лестнице оступилась.
— Ну да, конечно, — фыркнула я. — Врёт же!
— Я вижу, — коротко вздохнул Эрик.
Я присела перед ними на корточки, потрепала Веронику по плечу: