В пиршественном зале дона Мигеля не оказалась, и Беатрис, раздраженно постукивая носком туфельки, раздумывала, где бы он мог быть. Тем более, что де Ованда вновь сидел в своем кресле и, благосклонно кивая, выслушивал какого-то тучного сеньора в темно-коричневом камзоле, обильно украшенном вышивкой и драгоценностями, а значит, обсуждение важных вопросов закончилось.
Разговор с доньей Леонорой не выходил у нее из головы. Было бы несусветной глупостью верить, что та разоткровенничалась из благих побуждений. Беатрис была больно уязвлена словами маркизы о том, что Мигель может изменять ей, и упорно гнала от себя эту мысль, но… Что, если это уже случалось? В те ночи, которые она проводила одна, думая, что муж в кабинете, либо неотложные дела задержали его во дворце наместника… Что если он был с другой? Конечно, маркиза де Франкавилья могла лишь пересказать ей слухи, но зачем? Если только…
«Если только у нее самой была связь с доном Мигелем…»
Беатрис ощутила томительное напряжение во всем теле; нарастая, оно требовало выхода. Ей захотелось сделать что-нибудь невозможное, недопустимое… сдернуть скатерть с ближайшего стола! Какой сладкой музыкой был бы звон бьющейся посуды…
Что с ней творится?! Она попыталась посмеяться над собой:
«Не припомню, чтобы Инес говорила про такие… тяготы. Вот будет сцена, если сеньора де Эспиноса устроит разгром во дворце королевского наместника. Спущусь-ка я в сад, надо прийти в себя…»
Она быстрым шагом направилась к выходу, едва сдерживаясь, чтобы не пуститься бегом.
Беатрис вышла на галерею и отыскала ведущую в сад лестницу. Остановившись остановилась на верхней ступени, она огляделась: внизу, на засыпанной мелким гравием площадке, уже собирались гости в ожидании обещанного де Овандой фейерверка. Поднявшийся к ночи ветер шумел в кронах деревьев, раздувал огонь в чашах треножников, установленных вдоль дорожек. На мгновение Беатрис показалось, что сад заполонили призраки – с черными провалами вместо глаз, шепчущие неясные жалобы, и она задрожала.
«Мне нечего опасаться… Силы зла не властны в такой день…»
Ее губы шевельнулись, шепча «Pater noster…». Подставив лицо ветру, она оперлась на балюстраду. Наваждение немного рассеялось, и, встряхнув головой, Беатрис спустилась вниз. Она медленно пошла вглубь сада – подальше от весело гомонящих людей.
И Инес, и донья Леонора, как сговорившись, твердили о жестокости дона Мигеля, но Беатрис знавала людей, которые причиняли бесконечные мучения своим близким лишь в угоду своей прихоти. Так может и другие… слухи сильно преувеличены?