Шло время, и срок помолвки подходил к концу. Движимая алчными и матримониальными целями леди Инеску встретила вновь активное сопротивление со стороны виконта и «закусила удила»…
— Я устал, Рич, останови! — младший Карре требовательно постучал тростью в боковую стенку повозки.
Моран очнулся от своих дум и с удивлением обнаружил, что они проехали добрых три часа без единой остановки. За своими воспоминаниями совершенно отрешился от дороги и попутчиков. Окликнув возницу, распорядился о коротком привале, как только найдется подходящее место. Скоро съехали на небольшой пятачок рядом с трактом. Этакую неожиданную проплешину между густыми деревьями, растущими сплошной стеной вдоль этого участка дороги.
Дамы молча, но с выражением вселенского негодования выгреблись из кареты и поспешили в заросли кустарника. Кавалеры двинулись в другую сторону поляны.
— Рихард, мы должны вернуться, — не терпящим возражения тоном сказал виконт, смахивая с лица паутину, в которую успели вляпаться мужчины, отойдя глубже в лес.
— Не понял. Куда вернуться? Зачем? — его сиятельство вытаращился на брата.
— На постоялый двор, за Анной.
— Ка… че… что?! — граф даже заикаться начал от подобного заявления. — Ты с ума сошел?!
— Я как раз сейчас в самом что ни на есть здравом уме! Никогда ни одно мое решение не было настолько верным!
— Ой ли… — откровенно засомневался кузен, заглядывая в лицо Карре, но, увидев упрямо поджатые губы, взмолился небу, сдерживая себя изо всех сил, чтобы не сорваться и не дать «этой милости» затрещину. — Боги, ну почему я должен из-за какой-то девки терпеть его заскоки!
— Потому что она не «девка»! — рявкнул Леонард, неожиданно удивив силой своего голоса брата. — Аристократка, я уверен, хоть и не созналась мне в этом. Дерзкая и в то же время кроткая; мятежная и одновременно ранимая; сильная, но слабая в своем одиночестве. Необыкновенная. Угодившая в трудную жизненную ситуацию. И ей нужна помощь!
Рихард изумленно смотрел на своего брата и друга: каким-то немыслимым образом за неполную неделю тот изменился до неузнаваемости. Что сделала эта таинственная незнакомка с лихим повесой, скептиком и грубияном? Как могла она за такой короткий период изменить мировоззрение прожженного эгоиста и циника?
Нет, здесь не чувствовались ни влюбленность, ни обожание, ни страсть. Но глубокое признание и чувственность, несвойственная кузену. Обеспокоенность судьбой незнакомки и душещипательная братская забота — вот что смутило Морана и поселило в душе жгучее любопытство. На его памяти не было такого никогда, чтобы виконт Карре так убежденно отстаивал имя женщины. Паула де Фруа в свою защиту не получала и сотой доли таких искренних и эмоциональных слов. И уж чего точно не ожидал граф, так это устроенного его милостью самого настоящего бунта!