— Говорят, Юкино-сэнсэй увольняется.
Что будет дальше, он не задумывался.
— Плевать я хотела на старую шлюху, — презрительно бросила та, и, прежде чем Такао успел что-то сообразить, его ладонь ударила Айдзаву по щеке.
На полпути Такао заметил, что зашёл не туда, но всё же продолжал идти дальше.
Он оказался в слабо освещённом жилом квартале. Тёплый ветер с шелестом раскачивал деревья на обочинах и электрические провода. В далёкой вышине бесцветного ночного неба висел тонкий белый месяц. Левое веко у Такао распухло, и потому, когда он пристально всматривался в луну, она то двоилась, то троилась. Её серп напоминал обрезок ногтя с ноги, и ему показалось, будто он слышит, как Она их стрижёт: тихие, одинокие щелчки. Он знал, что ему нет места рядом с Ней, и раньше не было, и в будущем точно не будет, и это осознание наполняло его безнадёжной тоской.
Примчавшийся в кабинет классный руководитель отвёз Такао в больницу, хотя тот и пытался вполсилы сопротивляться. Когда врач разрешил ему идти, на город уже опустился вечер. Он втиснулся в поезд линии Собу, переполненный возвращавшимися домой людьми, вцепился в ремешок поручня, поднял голову и увидел в тёмном окне своё распухшее, облепленное марлей лицо. Щёку дёргало, она как будто отделилась от него и зажила своей жизнью. Наполнявшая рот слюна по-прежнему сохраняла привкус крови. Вскоре боль в щеке и неприятная толчея вокруг стали невыносимыми, и после Накано он сошёл.
Такао зашагал на запад вдоль железнодорожных путей. Примерно через час он будет дома. Обдувавший его ветер и размеренные движения ног при ходьбе отвлекали от боли. Иногда он сплёвывал на асфальт слюну, смешанную с кровью.
Он чувствовал себя зрителем, который поднялся на сцену, не зная содержания пьесы. У него не было ни малейшего предположения, что ему делать дальше. Никто не ждал его выхода, и до этого дня он об этом даже не догадывался. И тем не менее самовольно назначил себя на главную роль... От стыда ему хотелось провалиться сквозь землю.
Пока Такао ещё учился в средней школе, у Неё уже сложились свои отношения с Айдзавой и её приятелями, о которых ему ничего не известно. Сложными они были или нет, но уж точно куда более глубокими, чем их нечаянные, мимолётные встречи в беседке.
Он всего лишь случайный прохожий, только потому попавший в эту историю каких-то три месяца назад, что решил в дождливый день прогулять школу.
И никто не просил его делать туфли.
Она ни словом не обмолвилась, что хочет с ним увидеться.
«Может, мы ещё встретимся», — всё, что Она пробормотала тогда.