За день до них обычно появлялся на Лысогорье наш земляк Сергей Федорович Головин. Жил он в райцентре, в Безенчуке, и был, как говорили у нас мужики, «гепеушником». Ночью, когда приезжал он, до позднего горели окна в Совете, решали закрывшись ото всех, Сергей Федорович с председателем Совета — кого?.. Окна в Совете горели порой до утра, а утром таил, прятал председатель от односельцев виноватый взгляд, покупал водку и уходил куда-нибудь к Лысой горе, в один из ее темных оврагов, чтобы никого не видеть и никому ничего не говорить.
А ночью приезжали те, в скрипучих ремнях и гимнастерках, и увозили тех, чья судьба была накануне решена двумя в Совете при наполовину укрученном огне керосиновой лампы. После окольными путями мы узнавали, что они, увезенные односельцы наши, враги народа, и не жалели их.
Увезенные не возвращались. А Головин, спустя некоторое время приезжал снова. И снова горели ночью окна в Совете, еще на чьей-то судьбе черно и надолго ставилось клеймо врага. И приездов Головина стали бояться: он был вороном, вестником чьей-то беды.
Уже позже, зимой в пятидесятых годах, после двадцатого съезда партии, когда пришло прозрение и тому страшному отжилку от генерального тракта истории нашей был вынесен смертный приговор, мы узнали, как люди — становились «врагами». Оказывается, спускалась сверху разнарядка: отловить в районе столько-то врагов народа. Есть ли они на самом деле, нет ли их — отловить и все тут.
Плановую цифру делили на Советы, и в села выезжали уполномоченные. Сергей Федорович ехал в наш Совет. Садились они ночью с председателем, брали список всех проживающих на территории Совета, и решали вдвоем — кого «отловить», кого и, может быть, даже навсегда зачеркнуть в нем.
Сперва взяли тех, кто хоть когда-то проявил сомнение в верности и разумности совершающегося: твое дело не сомневаться, а исполнять то, что предписывается... Взяли сомневающихся, взяли со спокойной совестью. Взяли и тех, кто своим умом жить мыслил: ум должен быть один на всех, тогда и порядок будет, нечего из каждого стойла голос подавать. Место таким — в тайге, среди бирючья и медведей, а не среди добрых людей.
Отсидели, набрали нужное количество, а сверху — новая цифра, а значит, и новая разнарядка по Советам, и новый приезд Головина на Лысогорье. И снова чадит в Совете в недужной тишине лампа, снова решают в могильной тишине двое — кого. Сомневающихся, лишнее говорящих прошлый раз пометили. Кого теперь клеймить? На чьём добром имени теперь ставить черную метку отверженца, врага народа?